Он знал, что не в палке сила. А жадный купец вздумал, что в этой палке заключена чудесная сила, и что стоит ударить ею любого брамина, и тот рассыплется золотом. Пошел жадный купец домой и послал своих слуг ко всем браминам того города, которых он знал, звать их на пир в тот же вечер.
Брамины пришли, и купец дал им много вина. Когда они упились, он затеял с ними ссору, схватил Халисову палку и принялся бить их по головам. Крови пролилось немало, а золота не было ни одной монеты. Брамины подняли страшный крик, сбежалось много народу, купца взяли под стражу и утром привели к судье. Судья спросил: «За что ты бил браминов?» Купец отвечая: «Халис научил меня этому». И рассказал, что видел у Халиса. Послали за Халисом, и судья сказала: «Слушай, что показывает на тебя этот человек».
Халис выслушал рассказ купца и сказал судье: «Господин, спроси у соседей моих, кто видел брамина, вошедших в мой дом, и спроси у браминов, не исчез ли кто-нибудь из них, кого ищут и не находят». И никто не видел брамина, вошедшего в дом Халиса, и не было среди браминов никого пропавшего, кого искали и не находили. И велели судья бить купца палками, все золото его взяли и роздали обиженным браминам.
Зоя замолчала. Ельницкий сказал:
— Каждый день, Зоя, ты рассказываешь мне сказки. А самая лучшая сказка, знаешь, какая?
— Знаю, — сказала Зоя, — та, которую мы делаем из своей жизни.
— Зоя, — спросил он, — ты любишь меня?
— Не знаю, — сказала Зоя, — ведь ты еще не ударил меня ни разу ни по голове, ни по сердцу, чтобы я стала твоим сокровищем, золотом твоей жизни.
Она смеялась, и смотрела на него дерзким, вызывающим взглядом.
— Как же я могу тебя ударить? — спросил он смущенно.
— Никакого клада не возьмешь просто, — отвечала Зоя.
Она стояла перед Ельницким, дразня его все тою же дерзкою усмешкою и настойчивым взором потемневших, злых глаз.
— Как же можно бить тебя? — спросил Ельницкий. — Ты слабее меня.
Он чувствовал, что голова его кружится и сердце замирает. Злое наваждение овладевало им. Зоя засмеялась. Неприятно резок был ее смех.
— О! — воскликнула она, — я вовсе не такая беззащитная. Видишь, нож на столе лежит. Он острый, и конец его тонок. Он легко войдет в твое сердце, если ты оплошаешь.
Она побледнела, губы ее задрожали, и рука потянулась к ножу.
— Злая ведьма! — закричал Ельницкий.
Точно движимый чужою волею, он ударил Зою по щеке. Удар был неожиданно силен и звонок, и под своею рукою почувствовал Ельницкий зной вдруг вспыхнувшей нежной девичьей щеки. Зоя покачнулась, метнулась в сторону.
