Мы прошли в комнату, которую я и Шелл исследовали в прошлый раз, — маленькая гостиная в восточной части особняка. Она располагалась на уровне земли; в ней были две широкие стеклянные двери, через которые открывался вид на террасу с копиями греческих скульптур и живой изгородью высотой до пояса. Сама комната была вполне уютной, но не такой большой, как нам бы хотелось. Правда, там имелись хорошенький круглый стол из дерева и стропила, на которые можно было набросить шпагат, чтобы заставить левитировать какой-нибудь предмет.
Когда Шелл зажег свечу в середине стола, Паркс, прежде чем мы успели начать, обратился с просьбой:
— Я не знаю, возможно ли это, можно ли это гарантировать, но прошу вас, мистер Шелл, если моя жена попытается… проникнуть сюда, пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах, чтобы не допустить этого.
— Я вас понимаю, — сказал Шелл. — Ее смерть пока еще слишком близко от вас.
— Что-то вроде этого.
Шелл кивнул мне, давая знак, что я должен выключить свет. Я так и сделал, а он тем временем стал погружаться в медиумическое состояние. Когда Шелл, так сказать, отключался, зрелище было необыкновенное. Все его тело начинало трястись, и наконец наступало то, что казалось некоей разновидностью трупного окоченения при жизни. Глаза у Шелла закатывались так, что зрачки уходили под нижние веки, рот широко открывался в гримасе. Паркс оцепенел от этого представления, так что я смог зашвырнуть почти невидимую нить (к концу ее для тяжести была прикреплена шайбочка) наверх, на стропила. Как только шайба стала спускаться по другую сторону балки, я занял свое место и испустил пространную тираду на тарабарском языке. Внимание Паркса переключилось на меня, Шелл ухватил конец бечевки и перетащил ее ближе к себе — туда, где ее невозможно было обнаружить в тусклом пламени свечи. Когда Паркс снова обратил взгляд на Шелла, тот вернулся в состояние духовной окоченелости.
Прошло немного времени, и из темноты стало доноситься глухое урчание, пламя замигало, словно на сквозняке, потом воздух наполнился звуками рыданий. Шелл, куда как более умелый чревовещатель, чем я, бормотал, а рыдания были моей обязанностью. Паркс широко раскрытыми глазами обшаривал комнату. Когда я стукнул носком снизу по столешнице, он чуть не подпрыгнул на своем стуле.
Шелл воздел руки к потолку. Низким, хриплым голосом, исполненным тревоги, он произнес: «Врата в потусторонний мир открыты», и между его рук внезапно появился десяток капустниц. Они беспорядочно порхали, хлопая белыми крылышками, а потом устремились к Парксу, уже помеченному сахарным сиропом. Миллионер запаниковал и принялся молотить перед собой руками. В этот момент у Шелла появилась возможность запустить руку под пиджак и прикрепить к концу бечевки игрушечного медведя, взятого в Армии спасения.
