— Ты кто? — спросил он. — Еще один пациент этой психушки, скрывающийся от людских глаз?
— Не ругайся.
— Чего-чего?
— Это неприлично.
— Да хрен с ним, прошу прощения. Мне не до приличий.
— Ты тоже будешь здесь жить?
— Вряд ли. Меня как-то не тянет в ваш потусторонний мир.
— Ты привыкнешь. Здесь хорошо.
— Хм… хорошо. Возможно. Но у меня уже ум за разум заходит.
— Каждый живет, как хочет. Никому нет дела до других. Лишь бы Винсент не возникал. Он тут строит из себя большого босса.
— По-моему, он просто ублюдок. В некоторой степени.
— Почему ты все время ругаешься? Ты, наверное, на что-то рассердился. Или плохо себя чувствуешь. Или просто плохо воспитан. Я ведь сказала, что тут в действительности хорошо, — ты разве не слышал?
— О да, я плохо воспитан, сердит и не расположен выслушивать поучения от невидимок. Прошу прощения, конечно.
— Почему ты все время извиняешься?
— Чего-чего?
— «Чего-чего» говорить невежливо, надо говорить: «что-что». Если слишком часто извиняться, это становится ничего не значащим механическим повторением. Теряет всякий смысл.
— Ну ладно, мне пора. Тут неплохо, но только все это не имеет ничего общего с действительностью. Пока! — Виски отряхнул пыль со своих штанов и направился к выходу.
— Не уходи. Пожалуйста.
То, как она это сказала, заставило его остановиться. Он был уже по горло сыт общением с обитателями дома, у которых давно поехала крыша. Разговоров с привидениями, прячущимися по углам и поучающими тебя на каждом шагу, следовало, по его убеждению, всячески избегать. Это противоречило своду законов, выработанных им для себя самого, — маленькой черной книжечке, хранившейся у него в голове, на обложке которой было написано огненно-красными предупреждавшими об опасности буквами: «ПРАВИЛА НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ».
— Чего ради мне тут оставаться? Приведи хоть один разумный довод.
— Ты нам нужен.
— Это еще зачем?
— Чтобы навести порядок в этом хаосе.
— Как, скажи на милость, я могу это сделать? Я тут совершенно посторонний и не вижу, как мое присутствие может что-нибудь изменить.
— Альфред считает, что может. А я верю ему. Он всегда прав.
— Да он же выжил из ума! И даже не подозревает о моем существовании.
— Он давно предсказал, что ты явишься. Мы ждали тебя.
— Это становится любопытным. Так и быть, ты уговорила меня. Но откуда он знал, что я «явлюсь»? Он что, ясновидящий?
— Может быть. Во всяком случае, он многое видит яснее, чем остальные.
— Например?
— Ну, например, когда Винсент впервые привез меня сюда, Альфред произнес фразу, которая тогда показалась мне бессмысленной, а сейчас, увидев, как ты тут валяешься на полу, я поняла, что он имел в виду. Он сказал: «Любовь такая же опасная штука, как и война. Одна убивает, другая разбивает сердце. Во всякой собачьей жизни и на всякой собачьей улице когда-нибудь наступает праздник, но даже твой лучший друг может укусить тебя за руку». Вот что он сказал.
