Надо быть «сумасшедшим», чтобы в таких условиях отказаться от вечерней порции баланды, утренней порции темно-бурого «кофе» и еще одной порции баланды днем. «Ты с ума сошел?» — спросили бы соседи безбожники. Но мои соседи, нашедшие утешение в вере, не спрашивали так, не смеялись и не пытались меня отговорить. С трудом удалось мне уговорить их поделить между собой пищу, от которой я отказался в Судный день, в день поста.
Меня арестовали в канун Рош-Ашана, и поэтому нетрудно было вычислить, на какой вечер выпадает Йом-Кипур и когда надо попросить охранника положить мою порцию в миски соседей по камере. Охранник удивился:
— Что случилось? Болен?
— Нет, не болен. Сегодня у меня Судный день
— Судный день? Что это такое? И какое это имеет отношение к еде?
— Я еврей, и в Судный день евреи не едят.
— Брось глупости, ешь — на мою ответственность!
Он говорил участливым доброжелательным тоном, и я поблагодарил его за готовность «взять на себя ответственность». Он приоткрыл дверь, скорчил гримасу, отдаленно напоминавшую улыбку, и сказал:
— Ну, давай миску, налью.
— Нет, нет, — поторопился я исправить ошибочное впечатление, произведенное словами благодарности. — Налейте, пожалуйста, моим товарищам.
— Чудак, — пробормотал он.
Охранник пожал плечами и налил в протянутые миски добавку — добавку, полученную за счет еврейского Судного дня и поста, не отмененного Лукишках, несмотря на готовность одного из стражей революции и сторожа арестантов «взять на себя всю ответственность».
Что будет со мной в следующий Йом-Кипур? Что будет с моей женой, оставшейся на «свободе»? Что будет с престарелыми родителями, с братом и сестрой? Что будет с десятками тысяч моих единоверцев? Что будет с моими собратьями по ту и по эту сторону границы?
Мозг не в состоянии ответить, и отвечает встревоженное сердце молитвой и трепетом.
Повторяя про себя передававшиеся из поколения в поколение слова молитвы, я снова чувствую, как исчезают непроницаемые преграды между мной и моими близкими. Исчезла камера, исчезли стены и появилась во всем великолепии ярко освещенная синагога, я вижу бедный родительский дом, освещенный любовью матери, чистотой и верой. Ночь «Кол-нидрей» в тюрьме НКВД, Судный день в Лукишках — такая ночь тоже может быть ночью утешения, такой день тоже может стать днем единения со всем светлым, что бываете жизни человека.
Ночь прошла, день сменился вечером, и сразу после Судного дня наступили ночи допросов.
