Грозненский роман | страница 53



Мадина и Ольга сидели уже одетыми, Славик что-то рисовал.

– Сказали всем по домам – работа прекращается на неопределенное время. Трудовые все забрали?

Сначала зашли к родителям: Славик ныл, что бабушка не знает, пойдет встречать из школы, испугается.

Родители смотрели телевизор. По бесконечной равнине сквозь дым медленно, но неуклонно ползла бронированная змея. Время от времени на змею налетали маленькие, как комары, люди. Змея ненадолго останавливалась, отмахивалась и ползла дальше.

Славик тут же прилип к телевизору.

– Ого! Круто! Танков-то, танков! Дед, а это что валяется – БТР? Баб, в школу больше ходить не надо. А его, что – подбили?

– Второй час уже крутят, – сказала Валентина Матвеевна, – говорят, что еще с трех сторон движутся. Покушаете? Я борщ сварила.

– Нет, мама Валя, спасибо. Борис там один, волнуется, наверное.

– Волнуется.…Балуешь ты его. Ну, хоть немного – еще горячий.

– Нет, надо еще на базар сходить…

– Ирочка, а может не надо на базар? – забеспокоилась Валентина Матвеевна. – Чеченцы ведь злые сейчас, наверное. Мало ли что…

– Да нет, мам Валя, как раз сейчас и надо сходить. Кто его знает, как дальше будет… – Ира надела платок. – Славик, пошли!

Веселый пожилой чеченец, у которого Ирина чаще всего покупала мясо, сегодня был хмур. Обычно он всегда здоровался, в шутку жалел, что такая красивая девушка досталась не ему, и вообще – не чеченцу.

– Здравствуйте! – сказала Ирина. – Мне килограмма три, пожалуйста.

– А, пришла? – зло протянул продавец. – Смелая…Мяса тебе? А может, кашей обойдешься? Вы же любите кашу?

– Кто? – не поняла Ирина.

– Русские! – повысил голос мужчина. – Русские! Кашу и свинину, свинину и кашу! И ломать все! Что смотришь – своих ждешь?

– Ва Дела![6] Ваха, ты что? – вмешалась женщина с соседнего прилавка. – Они здесь при чем?

– Ни при чем, все ни при чем, – уже скорее устало, чем зло, пробурчал продавец. – Никто ни при чем. Сто миллионов, а все ни при чем – каждый за себя. Что за народ? Забирай свое мясо!

Ярко светило солнце над предгорными равнинами, над сохранившейся еще кое-где зеленой травой, над дорогами. Если бы глянуть свысока глазами орла или спутника, охватить взглядом всю равнину, стало бы хорошо видно, что дороги эти неумолимо стремятся к большому темному пятну города.

Как реки к океану.

Как кровеносные сосуды к сердцу.

Можно было бы разглядеть, что большинство их, как и обычно, пустынно. Большинство – но не все. Некоторые были забиты настолько, что, казалось, по ним ползут, сверкая бликами, длинные-длинные металлические змеи.