На стрельбах Моренц не мог попасть и в амбарную дверь, а в тир он не заходил много лет. Настоящие снайперы тренируются почти ежедневно. Счастье дилетанта. Единственная пуля, выпущенная с пяти метров, попала сутенеру точно в сердце, он дернулся, на его лице появилось выражение недоумения, но рука, сжимавшая «беретту», все еще тянулась вверх. Моренц выстрелил второй раз. Именно в этот момент Рената решила подняться с пола, и вторая пуля попала ей в затылок. Звуконепроницаемая дверь захлопнулась еще во время словесной перебранки, и выстрелов не было слышно даже в коридоре.
Несколько минут Моренц неподвижно стоял, глядя на два трупа. Он будто оцепенел, у него немного кружилась голова. В конце концов он вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, но не запер ее на ключ. Он уже было переступил через сброшенную на пол зимнюю одежду, но даже в полушоковом состоянии удивился, зачем нужно было опустошать шкаф. Он заглянул в шкаф и заметил, что его задняя стенка не закреплена. Он потянул ее на себя…
В квартире Ренаты Бруно Моренц провел еще пятнадцать минут, потом ушел. Забрал с собой видеокассету, на которой он был снят, принесенные им продукты и цветы и чужую черную холщовую сумку. Позднее он сам не мог объяснить, зачем ему понадобилась сумка. В трех километрах от Ханвальда он выбросил в разные мусорные контейнеры овощи, вино и цветы. Потом ехал еще почти час, с моста Северин сбросил в Рейн видеокассету и пистолет, свернул в сторону от Кёльна, оставил там холщовую сумку и наконец вернулся в свой дом в Порце. Когда в половине десятого он вошел в гостиную, его жена не издала ни звука.
– Нашу поездку с герром директором пришлось отложить, – сказал он. – Я уеду в понедельник рано утром.
– Это хорошо, – отозвалась Ирмтраут.
Иногда Моренцу казалось, что если бы однажды вечером, возвратившись с работы, он сказал: «Сегодня я завернул в Бонн и пристрелил канцлера Коля», то Ирмтраут ответила бы тем же «это хорошо».
Все же она приготовила ему ужин, который казался совершенно несъедобным, и Моренц не прикоснулся к нему.
– Пойду чего-нибудь выпью, – сказал он.
Ирмтраут взяла очередную шоколадку, другую предложила Лутцу. Оба так и не оторвались от экрана телевизора.
В тот вечер Бруно Моренц здорово напился, напился в одиночестве. Он заметил, что руки у него дрожат и что время от времени он обливается потом. Должно быть, простуда, решил Моренц. Или грипп. Он ничего не понимал в психиатрии, а рядом не оказалось врача. Поэтому никто не сказал ему, что у него начиналось сильнейшее нервное расстройство.
