— Однажды горностай бежал по заснеженной вершине горы. Охотники увидели его и стали преследовать. Тогда горностай кинулся к своей норе у склона горы. Только солнце успело растопить снег возле норы, и там образовалось грязное болотце. Горностай остановился...
Леонардо тоже остановился, прервал рассказ, чтобы сосредоточиться, схватить неуловимую черточку в лице Чечилии. Все замерли в ожидании, затем — прикосновение кисти... и Леонардо продолжил свой рассказ.
— Нет, горностай не мог испачкать свое белоснежное одеяние, он не хотел ползать в грязи, как обычная лиса, и остался на последнем клочке снега. Он увидел, как подбегают охотники, и упал, пронзенный стрелой.
Лишь одна Чечилия понимала иносказательный смысл этой истории. Лучше умереть, чем измазаться в грязи будней, чистота мыслей и сердца дороже самой жизни. Теперь и она начинала проникать в душу Леонардо, искала и находила в ней частичку самой себя, так же как Леонардо, искал в ее душе чувства, созвучные своим. Юная женщина узнавала себя не на портрете, а в словах Леонардо. Для него же эти сеансы становились формой незримого обмена мыслями. Иногда Чечилия чувствовала себя глиной, которая в голове Леонардо обретает форму и дыхание, он словно моделировал ее своими словами, она превращалась в создание его рук и чувств.
— Почему вы не занимаетесь скульптурой? Считаете живопись более высоким искусством? Ведь вы еще и скульптор.
— Да, это так,— с улыбкой отвечал Леонардо.— Я занимался скульптурой не меньше, чем живописью, и потому могу, пожалуй, решить, какое из этих двух искусств выше... Разница заключается в том, что скульптору больше приходится напрягать физическую силу, а живописцу — ум. И с насмешкой стал описывать работу скульптора: грязный, потный, тот работает резцом и молотком, в то время как живописец в нарядной одежде тончайшей кистью наносит мазок за мазком под звуки музыки.
Чечилия недоверчиво улыбалась. Она побывала в мрачной мастерской Леонардо, видела там кузнечный горн, наблюдала за его напряженным, озаренным пламенем лицом. Леонардо показал ей свои скульптуры и первый металлический остов огромного коня. Она видела его анатомические рисунки, представила себе его растерянность, страх перед трупами, который все же отступил перед неуемной жаждой познания. Знала она и о внутренней трагедии этого одинокого человека. Она его полюбила и уже догадывалась о невысказанных чувствах Леонардо.
Мы не можем сказать с уверенностью, принадлежало ли Чечилии послание к Леонардо, начинавшееся словами «Мой Леонардо», которое впоследствии Леонардо вымарал в своей записной книжке. Но мы точно знаем, что Леонардо и Чечилия были друг с другом на «ты», хотя в те времена даже между супругами, родственниками и друзьями принято было обращаться друг к другу на «вы». В той же записной книжке Леонардо сохранился неоконченный черновик письма Леонардо к Чечилии: «Несравненная донна Чечилия. Возлюбленная моя богиня. Прочитав твое нежнейшее...».
