- Если не дадут сегодня, приведу слова из Библии: заплати работнику до захода солнца! - поклялся я жене и положил в карман маленькую иконку святого Михаила, а на голову надел белую кипу - надо день как-то просветлять все-таки.
Александр Сендерецкий показал мне, какой он оставил вопль в книге сторожевых записей: "Вот что я вам хочу сказать, коллеги! Этот хомяк водоплавающий когда-нибудь насытится или нет? Ясно, почему он не разрешает нам досматривать сумки поваров - потому что если повара сумками, то начальство - машинами и пароходами..." Старому военному хотелось порядка и не хватало адреналинового взбадривания, к которому он привык в МВД, в тревожной группе, вот и шел все время на обострение. Говорил многозначительно директору:
"Много же у меня есть знакомых в налоговой полиции! Скажите, а ведь ОБХСС была неплохая советская служба?"
А Борис Штерн в ответ только милостиво улыбался как начальник в силе человеку, который уже вряд ли поднимется до его уровня.
На днях Сендерецкий в книге черновых записей охраны составил список гостей на свой юбилей, где против многих фамилий было проставлено: майор, подполковник в отставке с женой и так далее. И только против штатских не стояло ничего - они были наказаны пустотой незаписи за свою праздную, неудачную, то есть гражданскую, жизнь.
- Пришел вчера один, Роман, ходячий позор еврейского народа, напился! Ты, Миша, пьяный ведь в церковь не приходишь?.. Я его не впускаю, так он на меня еще полез! Тогда я его ребром ладони в кадык. А Ромка очнулся и начал меня поливать. Ну я взял нашу ментовскую дубинку и так его (непечатное слово) - иди к родителям, похвастайся! А что, милицию вызывать? Не буду я позорить евреев! - с намеком рассказал мне Сендерецкий: мол, и ты не вызывай никогда милицию.
Этот день проплыл как-то перекошенно. Возьмем с утра: старики долго не расходились после молитвы, ожидая момента перевыборов главы общины.
- Директор - дурак...
- Он, как русский, везде пролазит!
Быстро эти жужжания взвинтились до таких звуков, что если отвернуться, то покажется: резня уже началась. И лишь трое стариков сидели с кротко-измученным видом, подперев щеки и глядя на мятущихся: ну и ну, хорошо, что стены у синагоги толстые, а то бы подумали, что здесь новая иудейская война. Ицик, почувствовав приближение астмы, стал бороться с ней привычным средством - достал "Беломор" и с патрицианской раскованностью засмолил. Тут от общего плотного кома криков отслоились два в сторону курящего:
