- Красное море расступилось, потому что мы - избранный народ, - сказал Мордехай.
- А Холокост? - спросила тут Дина Штерн. - Почему же Господь для нас это море фашистское не раздвинул?
- А сталинизм? - задал я встречный вопрос. - Евреев унижали чертой оседлости, русских - крепостным правом, в двадцатом веке одним достался Холокост, другим - сталинизм. Может, надо дать отдохнуть этим разговорам об избранности?
Вы знаете, какое бывает у женщин особое излучение? Вот таким добрым залпом своей женской магии Дина поощрила меня: мол, давай - будь мужиком, ведь когда на твоих глазах мыслят - это так завораживает. И драгоценные глаза Дины удивительно осветили печеночный пирог, лежащий рядом с гладким ее локтем. Я его жадно схватил и начал есть. И все это под лихие еврейско-русские крики! Впрочем, один из русских - режиссер Василий сделался в этот вечер почти иудеем. Если бы ему вдруг посреди люто пляшущих пермяков предъявили Мордехая и Амана, то он бы, не различая их, только покивал: да, кажется, нас уже трое - есть идея...
На следующий день две пермских газеты вышли с шапками на первой полосе: "Евреи празднуют Пурим!", а ниже - фотография, где я в чалме, взятой из постановки "Маленький Мук", вперился дебильно-злодейским взглядом в читателя. Все в синагоге были слегка в шоке. Зато жена моя выразила удовлетворение: вот хорошо, я же так мечтала выйти замуж за еврея! И она забрала газеты: показать студентам журфака как пример непрофессионализма под фотографией должна быть подпись типа "Штырбу в роли Амана".
В следующем году попрошу роль царя персидского Ахашвероша, он ведь тоже был не еврей, и я опять подойду! Только, режиссер, родной, Вася, не уходи в запой, а то кто будет кричать мне: "Спрячь свой взгляд знаешь куда!"
После урока я стоял, выбирая крошки мела из свитера. А в это время снизу, таща за собой огромный тюк вещей и гитару в чехле, начал подниматься бородатый как бы Модильяни, задирая к нам свой точеный нос. Он на меня покосился сурово и в то же время ожидающе. Но тут же его подхватил молодой раввин: "Хони! Наконец-то! А я-то думал: где ты там задерживаешься?" И он увел его в раввинскую, которая рядом с моей сторожкой. Вскоре Хони пошел курить и сказал, глядя на лежащий у меня на столе том Чехова: "Не люблю Чехова, потому что Гитлер любил его!"
- Только не говорите, что Гитлер начитался Чехова: "В Москву! В Москву!" - поэтому пошел на Москву!..
Хони захохотал:
