— А тогда почему мы отдаем его за триста?
— Э-э, милый, так он — покупатель. Ты думаешь, я не торговался в прошлый раз? Стоп, кажется, приехал. Саня, ты давай за угол, чтобы он машину не засек, а я к нему так выйду. — Глазов хлопнул дверцей, сунул руки в карманы сильно потертых джинсов и неторопливо пошел поперек площади, глядя на витрины универмага. Павлов быстро подал «пирожок» назад. Черт, как хочется посмотреть! Но Бинокль прав, врач может испугаться и удрать. Да и лишний раз маячить перед ним ни к чему. Странно, что за пятнадцать граммов всего триста рублей. А может, Витька соврал и часть денег хочет прикарманить? С него станется. Ему деньги на водку да девчонок нужны. У кого бы точно узнать, сколько золото стоит? Что-то долго Бинокль не возвращается. Хотя нет, прошло всего две минуты. Придется с ним в ресторан идти, отмечать это дело. А Вере дома скажу, что был у Витьки на дне рождения. Он, конечно, третью часть заработал. Я бы один не сплавил песок, да и покупателя нашел бы не так быстро. А Витька догадливый. Ну, наконец-то идет!
— Порядок, Саня, полный ажур! Три стольника в кармане! — Глазов тяжело погрузился в машину, подмигнул. — Ты бы видел, как он трепыхался. Даже зрачки у него дрожали. А я хоть бы что. Разулся, достал кусочек. Он его смотрел, почти нюхал. Я ему говорю: ты кусни его на зуб. А он ножичком таким врачебным...
— Скальпель называется, — подсказал Павлов.
— Ну да, скальпелем так поскреб. Потом говорит: почему пористый? А я ему: это ты у моей бабушки на том свете спроси.
— У какой еще бабушки?
— У такой! Ты думаешь, я сказал, что это ты мне дал порошок, а я сделал слиток? Эх, конспиратор! Я ему лапшу на уши повесил, что у меня от бабки наследство осталось. Чтобы у него подозрения не было. Держи гроши. Шесть бумажек по пятьдесят. Было сразу в руках столько?
— Чужие — да, свои — нет. — Павлов, не считая, положил деньги в карман. — Ладно, Витя, идем в ресторан, гульнем маленько. Но сначала я машину в гараж поставлю и переоденусь. Дома скажу, чтобы не спрашивали лишнего, — у тебя день рождения.
— Вот молодец, учишься конспирации! — Глазов хлопнул Павлова по плечу. — И как тебя в армии на хорошем счету держали, товарищ старший сержант? Да еще в ГДР?
Так получилось, что в свои двадцать три года Александр Павлов был в ресторане два раза, после увольнения из армии, когда возвращался с товарищами в поезде Берлин — Москва домой. Но говорить об этом Глазову не стоило, потому что Витька, который был немного старше, сразу бы обозвал его салагой, а Павлову больше всего на свете хотелось казаться взрослым и самостоятельным, многое повидавшим в жизни. Вот почему через два часа после продажи золота в черном, свадебном еще костюме с белой рубашкой и красным галстуком он со скучающим видом человека, для которого вечернее посещение ресторана так же привычно, как утреннее бритье, вошел в полутемный зал, пропахший табачным дымом, и, остановившись у столика метрдотеля, небрежно похлопал по тучному плечу женщину в синем платье:
