Тревога оказалась не шутейной. Весь вражеский гарнизон вышел с рассвета для прочесывания леса. Все партизаны рассредоточились по опушке. Даже санитарка Поля, пристроив свой немудреный чемоданчик в колдобине под кустом боярышника, стала окапываться рядом с пулеметчиком Сенькой Шиловым. Сенька помогал ей, маскируя окопчик ветками.
Дед Овсей, не дождавшись разрешения идти к коням, привалился к подопревшему ольховому пеньку у самого буерака, чтобы одним глазком присматривать за лошадьми. «Надо было мне пораньше подняться да к роднику сводить скотину», — укорял он себя, предчувствуя затяжку в сражении.
Старый партизан вытащил затвор, протер его рукавом, дунул в ствольную коробку, выветривая засохшие листочки клевера, и вогнал в магазин один за другим четыре патрона, которые всегда валялись у него в кармане среди табачного крошева.
Командир бригады Павел Саворенко, обойдя позиции, подошел к деду. Поначалу он хотел было отослать старика подальше от опушки, но бросилась в глаза строгая армейская выучка Овсея — и как он взял карабин, и как по-уставному изготовился к стрельбе...
Поразмыслив о чем-то своем, улыбнувшись в усы, — такой уж был этот лихой на язык человек! — Саворенко определил ездовому боевое задание:
— Поскольку ты, Овсей Крисанович, крайним оказался, на тебе теперь весь наш левый фланг держится. Бей самого крайнего — это и будет твоя мишень. Не попадешь... — он покосился на карабин, — или осечка случится — Сеньке крикнешь, он поможет...
Старику не понравилось, что командир засомневался в нем. Но об этом он скажет Пашке после заварухи. А сейчас дед Овсей отозвался молодцевато, как встарь:
— Рад стараться, товарищ Саворенко!..
Каратели схлынули в русло пересохшей реки и долго не показывались оттуда. Командир уже подумывал о том, чтобы дать команду минометчикам. В буерак были посланы дозорные: предупредить о возможном обходе с фланга.
Овсей Крисанович так напряг свое зрение, глядя на крайний куст у кромки лесного оврага, что глаза заткало поволокой. Партизан смахнул влагу с ресниц и привстал на колени, чтобы затем лечь поудобнее. Но вдруг кольнуло в пояснице — едва не крикнул от боли. Проклятый радикулит, не считаясь ни с годами, ни с обстоятельствами, вел свою гнусную работу в старческом теле и днем и ночью. Пришлось потихоньку лечь в прежней позе.
Раздумья о неотступных немощах отвлекали деда, мешали ему сосредоточиться. «По хорошей поре, — жалел себя старик, — валяться бы мне на печи или кости парком прогревать в бане. Согнали гитлерюги поганые с родимых мест и печку развалили вместе с хатой...»
