Кострыкин сразу догадался, что говорится о нем.
— Это имя у него такое, на женский манер: Клавдий, — строго поправил Кострыкин. Пальцы его рук неприятно задрожали. Клавдий Орефьич зачем-то потянулся к сумочке, висевшей у неубранной постели, но тут же опустил руки, поборов волнение.
— Ага! Точно! — вел свое студент. — Клавдием его звали. Ну вот, даже вы слыхали. Знаменитый человек был по всем статьям! Только вот не знаю, где сейчас он. Поговаривали, что на войне погиб.
Кострыкин, не желая считаться убитым на войне, рискуя мгновенно разоблачить себя, настоятельно возразил:
— Клавдий-то после войны уже выступал...
— Значит, умер! — с искренним сожалением произнес студент.
Это было уже убеждение. Клавдий Орефьич решил не вступать в дальнейшие споры. До самого выхода из вагона юный попутчик не осмелился больше заговорить о «серьезном инструменте», а Кострыкин словно не замечал его любопытно-жадных взглядов, устремленных на скрипку...
* * *
Родную деревню Аржаницу Клавдий Орефьич помнил до выщербленных избяных углов, до дыр в крышах. Изба Кострыкиных, стоявшая на самой середине однорядной улицы, казалась приличнее других разве потому, что летом это убогое строение стыдливо заслоняла ветвями густолистая плакучая ива, зимой ее по самую крышу заносило снегом.
После гибели отца в японскую войну, хозяйство перешло к старшему брату Моисею. Оно было не столь обширным. Когда встал вопрос о дележе имущества, Кланьке по собственному его выбору досталась лишь гармоника-тулка, привезенная отцом из отхожих промыслов в назапамятные времена. Кланька не считал себя в обиде. Обладая этим инструментом, он становился вровень с самыми влиятельными людьми в округе. Под его музыку в Аржанице крестили детей и справляли поминки, веселились на свадьбах и водили на лужайке хороводы.
С гармошкой за плечами ушел младший Кострыкин на гражданскую войну.
Эта обшарпанная и голосистая трехрядка могла бы стать неплохим экспонатом в военно-историческом музее, если бы ее не разрубил осколок врангелевского снаряда на Перекопе.
Зная хорошее отношение кинему со стороны полкового комиссара Демьяна Сорокина, Кострыкин хотел при демобилизации попросить у комиссара какую-нибудь лошадку из обозных. Для такой просьбы имелся предлог: солдат потерпел убыток на войне, лишился последнего родительского наследства.
Но комиссар Сорокин — таков уж был человек — всегда опережал думки бойцов. Перед шеренгой отличившихся в бою, он вручил ротному гармонисту Кострыкину диковинный продолговатый ящичек, в котором лежала скрипка. Инструмент этот был уже знаком Клавдию: красноармейцы не раз находили скрипки в опустевших помещичьих усадьбах.
