Орава фашистов двумя группами хлынула из-за лесопосадки. Они что-то кричали, пели. Один даже пиликал на губной гармонике, повесив автомат за спину. В общем, фрицы держали себя так, будто шли на пикник или охоту.
Когда первая группа скатилась в ложбину — прежнее русло реки, мы ошпарили ее пулеметным огнем. Немцы заметались по низине, отыскивая кочки и прячась за валками несложенного сена. Вторая группа с ходу попыталась выскочить на прибрежную возвышенность, где залегли мы. Но Батагов рывком приподнялся и метнул две гранаты. Оставшиеся в живых фашисты бросились врассыпную и замерли, припав к земле.
Шамраев, подражая командиру, тоже размахнулся гранатой, но от чрезмерного усердия она перелетела через цель. Юный боец прилег поудобнее и бил по врагам из карабина.
С минуту длилась тишина. Офицер, пришедший в себя первым, что-то дважды выкрикнул. Немцы поднялись во весь рост и, разделившись на две группы, как на учении, двинулись перебежками: одни — на нас, другие — к мосту. Я догадался, что удар на меня — для отвода глаз. Десяток наступающих по открытой местности автоматчиков против двух ручных пулеметов... С этим десятком справился бы один Батагов. Но он почему-то нервничает. Постреливает изредка и делает мне энергичные знаки в сторону моста...
Действительно, расстояние между бегущими солдатами и мостом сокращалось, а Ракитин молчал.
Батагов крикнул что-то и показал на реку. Я взглянул дальше камыша, на розовевшую в лучах заходящего солнца воду, и ахнул: к тому берегу плывут бойцы. Один, два, три...
Не выдержали новички. А где же Ракитин? Может, он тоже дал стрекача? Сейчас самое время. Через минуту фашисты вступят на мост, и тогда мы окажемся в окружении.
— Назад! Назад!
Вскакиваю на ноги и в неистовстве потрясаю карабином. Проклинаю всех трусов на земле. Мое отчаяние — оно продолжалось не больше минуты — передается Батагову. Отделенный перебежкой меняет позицию: для обстрела моста. Последнее, что я вижу, — это согнутая фигурка Шамраева. Паренек словно ниточкой привязан к своему командиру — куда Батагов, туда и он...
Страшная сила валит меня наземь. Нет, это не огонь залегших в сотне метров автоматчиков. Заговорил пулемет Ракитина! Свинцовый дождь гудит у нас над головами. Я смеюсь, я готов в этот миг пасть от дерзкой пули старшины, но не в силах погасить своей радости. Отряд немцев, как единое серо-зеленое чудовище, корчится на пыльном большаке. Враги не перебиты, а расстреляны — точно, расчетливо, в упор.
