Стихотворения и поэмы | страница 37



     Про будущность нашей страны,
В доверчивой мысли светло и спокойно,
     Мне делом покажутся сны.
Я вспомню о прошлом, о жизни сердечной,
     Таинственном шёпоте дев.
И детской дремотой забудусь беспечно
     Под твой похоронный напев.

1859

ПАМЯТИ РЫЛЕЕВА

В святой тиши воспоминаний
Храню я бережно года
Горячих первых упований,
Начальной жажды дел и знаний,
Попыток первого труда.
Мы были отроки. В то время
Шло стройной поступью бойцов -
Могучих деятелей племя,
И сеяло благое семя
На почву юную умов.
Везде шепталися. Тетради
Ходили в списках по рукам;
Мы, дети, с робостью во взгляде,
Звучащий стих свободы ради,
Таясь, твердили по ночам.
Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.
Вот пять повешенных людей…
В нас сердце молча содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.
Рылеев мне был первым светом…
Отец! по духу мне родной -
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводного звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.
Взойдет гроза на небосклоне,
И волны на берег с утра
Нахлынут с бешенством погони,
И слягут бронзовые кони
И Николая и Петра.
Но образ смерти благородный
Не смоет грозная вода,
И будет подвиг твой свободный
Святыней в памяти народной
На все грядущие года.

1859

Вырос город на болоте...

Вырос город на болоте,
Блеском суетным горя…
Пусть то было по охоте
Самовластного царя.
Но я чту в Петре Великом
То, что он — умен и смел -
В своевольи самом диком
Правду высмотреть успел,
И казнил родного сына
Оттого, что в нем нашел
Он не доблесть гражданина,
А тупейший произвол!
И я знаю — деспот пьяный,
Пьяных слуг своих собрат,
Был ума служитель рьяный
И великий демократ.

И если б мне пришлось прожить ещё года...

И если б мне пришлось прожить ещё года,
До сгорблой старости, венчанной сединою,
С восторгом юноши я вспомню и тогда
Те дни, где разом всё явилось предо мною,
О чем мне грезилось в безмолвии труда,
В бесцветной тишине унылого изгнанья,
К чему душа рвалась в годину испытанья:
И степь широкая, и горные хребты -
Величья вольного громадные размеры,
И дружбы молодой надежды и мечты,
Союз незыблемый во имя тайной веры;
И лица тихие, спокойные черты
Изгнанников иных, тех первенцев свободы,
Создавших нашу мысль в младенческие годы.
С благоговением взирали мы на них,
Пришельцев с каторги, несокрушимых духом,
Их серую шинель — одежду рядовых…
С благоговением внимали жадным слухом
Рассказам про Сибирь, про узников святых