Мистер Бикулла | страница 34
— А у вас сохранилась эта рукопись?
— Она в Бейруте. У меня там небольшой дом.
— Ваш родной дом, не так ли?
— Это место, где я храню книги, ценный ковер из Хорасана и несколько картин, в том числе Пикассо «голубого» периода — отец купил его где-то по дешевке. Но вот это, — мистер Бикулла махнул рукой в сторону старомодного саквояжа и вместительного рюкзака с кожаными ремнями, — для меня такое же пристанище, как и дом в Бейруте. Я не домосед и люблю бродить по свету.
— Жаль, что вы не привезли с собой рукопись.
— Если бы я мог предвидеть, что мне посчастливится встретиться с вами, я бы обязательно ее захватил.
— На чем основывается ваше предположение, что тхаги испытывали определенную жалость к своим жертвам?
— Это не предположение, а факт, сэр Симон.
— Возможно, так и есть, но чем он подтверждается? Это нетрадиционное мнение. Мне оно никогда прежде не встречалось.
— Тем не менее факт достоверен, и раз уж вы настаиваете, скажу вам, что он подтверждается показаниями Ханумана Чанда. Убийство Сазанки Мохана Даса произошло в присутствии нескольких свидетелей, которые уверяют, что Хануман Чанд воскликнул над телом своей жертвы: «Майхе афсос хаи, Сахиб, лекин аб ап сидхе расте мен хаин», что означает: «Простите меня, мой господин, но теперь я наставил вас на путь истинный».
— Да, но перевод не вполне точен.
— Мистер Нисбет, записавший эти показания после того, как Хануман Чанд был задержан и осужден, очень заинтересовался прощанием убийцы с покойным и сумел завоевать доверие осужденного. Хануман Чанд рассказал ему, что так он прощался с каждой из своих жертв, такова была незыблемая традиция тхагов, в том числе и его отца.
— Хорошо, допустим. В это высказывание можно вложить какой угодно смысл, но я не думаю, что суд присяжных назвал бы милосердие основным мотивом этого убийства.
— К рукописи мистера Нисбета, — сказал мистер Бикулла, — прилагался catalogue raisonné>[17]