Захотелось посидеть возле сосенок, мыслью увидеть их деревьями в большом со-сновом бору. На деле он своего леса не дождется. Лес садиќться для детей, внуков, правну-ков… Через лесовода, посадившего вот и эти сосенки, и пойдет связь прошлого с буду-щим. Сел на влежавшийся в землю комлевой осиновый кряж. Вышла бы хорошая комяга, подумалось. Таких кряжей, обросших уже мхом, валялось много. А сколько вдавлено в землю на лежневке. Но это жизнь: из земли изошло, в землю и ушло. Не сжигалось, и то хорошо. Вроде без смысла большого прожили брошеќнные деревья. Человек не захотел их взять и они пали бесцельно.
Мысли о лесе сменились мыслями о Татьяне. И не увиделось в этом ничего предо-судительного. Просто с Татьяной у него мог быть разгоќвор-мечта о том, что вот завтра бу-дет с этими сосенками. С Анной он не мог сейчас о таком говорить, бередить ее боль. Ан-на хворает, а он во грехе безудержно радуется жизни, видя вот в этих маленьких деќревцах большой лес… Но что делать, не мечтать, не думать?.. Он знал, что Анна не осудила бы его за эту неуемную жажду ощущать жизнь завтрашнего дня. Но все равно он не мог за-деть больные струны ее недужной души. И оправдывал себя: разве радоваться тому ново-му, что ты хочешь сотворить на этой своей земле, запретно, потому что родной тебе чело-век опасно болен? Отгонять от себя мысли о Татьяна ему казалось притворством, уни-жающим и себя, да и Анну… Но вот поќчему он вспомнил и подумал именно сейчас о Татьяне? Не потому ли, что был вдали от дома.
1
К хутору Сослачиха, к самому дому, была старая, не больно широкая, как разъе-хаться с возом сена или со снопами хлеба, аллея-проќгон меж рядов заматерелого низко-рослого ельника. И это была первая радость Дмитрия Даниловича: ельник по краям про-гона уцелел. За ельќником росли сосны, березы, тоже рассаженные рядами. Чередование елок, сосен, берез, как бы обдавало аллею при ярком солнце мягким и рассеянным сияни-ем снизу идущего света. Под ноги падали не тени от деревьев, а излучаемый им зеленова-тый подсвет. Осенью и в зимнюю стужу, аллея согревала. В рождественские морозы они въезжали в эту аллею как в домашний уют. И вот он идет опять по ней, ожидая неизвест-ного.
Об ощущении света от лесных теней, теплых в стужу и прохладных в зной, Дмит-рию Даниловичу объяснил художник, Андрей Семенович. У тепла и прохлады, как он считал, свой свет и цвет. До подсказки художника он это тоже угадывал. Теперь, казалось, что и понимал. Может и я мог бы стать художником, — повторились с улыбкой мысли из разговоќров с товарищем детства. — Но, наверняка, не таким, каким стал Анд-рюшка Поляк… Он тоже мог стать пахарем, но не таким, как я, Митьќка Корень. Вот мы оба и состоим при своем деле. И оно нам нравитќся, потому что свое…
