Она смотрит на мир презрительно. Сквозь длинную черную челку. Не люди, а ботинки приходят в ее кожаное царство. Она расплывается в улыбке перед сапожками «Гуччи» и становится прозрачным укором при виде стоптанных «Скечерс». Но даже если она улыбается, хочется сначала ущипнуть ее, а потом поздороваться. Так же, как Настю Волочкову. Чтобы вернуть лицу человеческое выражение. Она раздражает и вызывает жалость одновременно.
– Простите, чем вам помочь?
– Помогите советом. Он меня не любит, что делать? А лучше помогите деньгами. Тысяч десять – и я куплю себе вон то уродство со стразами…
Девушка начинает часто моргать, а потом улыбается. Опускает глаза. На тебе сапоги неизвестной марки с надписью «Fucking Fashion», и ты не спрашиваешь о скидках. В ее мозгу происходит замыкание. Она говорит: «Спрашивайте, если что…» – и слышит в ответ: «Который час?» Она говорит: «Что? Сказать вам, сколько времени?» – «Нет, я просто пошутила. Вы же сказали спрашивать, а я не знала, о чем…» Я смеюсь. Она снова злится. А я больше не пойду в этот магазин.
[22 марта]
Последний сквот
Мои ровесники начали задумываться о старости. А мне по фиг! Я и в сорок склею 20-летнего парня, точно вам говорю. Старость – это когда скучно. А мне все время весело! Причем безумно.
В 2003 году мне довелось пожить в последнем московском сквоте. Это была огромная 5-комнатная коммуналка на Никитском бульваре. Хозяин хаты, молодой холеный мажор из интереса к странным людям, сдавал ее за бесценок всевозможным художникам и музыкантам. Жизнь в коммуне была похожа на реалити-шоу: вечно пьяные взъерошенные жильцы устраивали домашние концерты, кровавые побоища и приводили с Арбата таких же, как они, вырожденцев андеграунда. Напротив жил раввин. И когда среди ночи, из-за наших дискотек с ментовскими сиренами, вырубался свет, на лестничную площадку вываливались все его семеро сыновей в ермолках, пейсах и крахмально-белых рубашках. Это в час-то ночи! Так, при параде, они вежливо вкручивали пробки, так же вежливо прощались и шли домой. А через полчаса выходили снова… Еще в коммуналке жил толстый кот Рыжий и собака Барабака, которую мы подобрали на улице. Собака была самым полезным членом нашей шумной семейки – под нее в соседнем ларьке давали пиво в долг. Огромная псина становилась лапами на прилавок, просовывала морду в окошко и начинала жалобно скулить. Продавщицы ржали и выдавали нам по 5 бутылок «Бочки».
В коридоре коммуналки стояли уличные урны, арбатские фонари и дорожные знаки. На стене висела доска объявлений, куда модельер Гоша из Череповца регулярно записывал выговоры и благодарности. Там, например, можно было увидеть такое: «Не кормить кота костями, он от них срётъ», или: «Спасибо Вале, что потравила на кухне тараканов, а то они заебали». Кухня, кстати, представляла собой антигламурный вызов фешенебельному центру Москвы. Делать ремонт на ней категорически запрещалось. Свисавшие с потолка ошметки коричневой краски были нерукотворным чудом босяковского дизайна. Особенно в свете тусклых фонарей после после пары литров джин-тоника.
