Калитка отворилась со скрипом, и Аллен вошел в сад. Какая нелепость. Напрасно он твердил, что не поддастся глупому наваждению. Она разворошила нечто дремавшее глубоко в его душе, душе пожилого человека, — она пробудила в нем молодого мужчину. Уж лучше бы все оставалось по-прежнему. «Благодарю покорно», — подумал он и изо всех сил захлопнул калитку. Железо резко лязгнуло в вечерней тишине. И с чего это он потащился на проклятый прием? Теперь весь день полетел к чертям из-за совершеннейшей ерунды. Он был очень зол на себя.
Аллен брел по асфальтовой дорожке, огибавшей его крошечный садик, мимо плакучей березы, элегантно подстриженного кумквата, мимо японских кленов и горных азалий, мимо низких папоротников с поблескивающими в свете фонаря листьями. Он поднялся на крыльцо и неторопливо окинул взглядом свой сад. Это была его неизменная отрада, успокоительный бальзам после дневных тревог. И дом тоже был его неприступным святилищем, за запертой дверью которого оставался весь мир. Только сегодня все звенел и звенел в ушах голос девушки, и целительная тишина сада больше не приносила успокоения. Казалось, нечто или некто шло за ним по пятам, проскальзывало в дверь, вторгалось в святилище его дома. Эта девушка, ее голос, лицо. Множество неуловимых мелочей смутно тревожило его. Так неожиданный порыв ветра налетает на аккуратную кучку палых листьев и принимается кружить их по воздуху.
К нему внезапно вернулась молодость, а вместе с ней все ее мучительные сомнения. И надежно запрятанная в потаенном уголке души кучка воспоминаний разлетелась по ветру. Взмыли ввысь кадры прошлого, а вместе с ними и его старое прозвище — Волчок. Его уже лет двадцать так не называли. Волчок. Он повторил про себя теперь непривычные, такие знакомые звуки. Потом повторил шепотом, стоя на пороге, будто приветствовал призрак прежнего себя: «Волчок? Это ты? Ты вернулся?» Казалось, он обращал этот вопрос к чужому прошлому, к чужому телу, к какому-то чужому человеку, прожившему чужую жизнь, о которой он, наверное, где-то читал. Казалось, этот человек и есть некто последовавший за ним и проникший в его дом. Без приглашения, как хозяин. Только это был не чужак, не посторонний, это был он сам, прежний Волчок. Даже произнесенное шепотом, старое прозвище не утратило былой силы. В этот самый миг зрелый мужчина, возившийся с ключами от входной двери, снова стал Волчком, мягким, веселым, легким на подъем, человеком естественным и приятным. Таково абсурдное могущество слова — столь великое, что тянет за собой все остальное.
