* * *
Дорогая редакция! Обращаюсь к вам в надежде. Вчера я купил на рынке семечки, а кулёчек был свёрнут из обрывка газеты. Вечером в подходящей ситуации я прочитал этот обрывок и был поражён силой печатного и - между строк - непечатного слова. Но названия газеты на обрывке не было. Пишу вам - вдруг это вы? Потому что вашу газету мне иногда подбрасывают в ящики. А другие газеты не подбрасывают, так что я даже их адресов не знаю. Один только ваш адрес, по которому и пишу в надежде.
* * *
Редакция! Вы что себе позволяете?! Я заплатил деньги, сэкономленные на пиве, а вы не напечатали в номере ни одной голой тётки - только всех одетых, особенно актрисочек. Безобразие!
* * *
Ну, вы, муфлоны! Печатаете полный отстой, особенно, как дети помирают в роддомах и про бездомных пенсионеров - совсем не смешно! Поучились бы хоть у Камеди-клаба, там этот Матросян с другими отморозками такие же темы не сопливит, типа как вы, а оборжевает так, что животики надорвёшь!
* * *
Я сразу раскусил вашу редакцию и газету, которую вы делаете. Русофобы! Поглядел на звёздочки, которыми вы отделяете одну заметку от другой - а звёздочки-то у вас шестиконечные! Неужто кроме меня никто не понял, на что вы намекаете?!
* * *
Я больше в жизни не притронусь к вашей юдофобской газетёнке! Её совсем не пропускают через границу в свободный Израиль! Что вы там пишете такое, что даже в эти годы газету вашу нельзя вывозить из России?! На прошлой неделе пробовал вывезти один-единственный номер, а чтобы не измять его, бережно навернул эту газету на какую-то большую облупленную старую икону. Ну и шо вы думаете?! Газету таки вдруг конфисковали на таможне вместе с этой старой обшарпанной почерневшей доской. Безобразие!
* * *
Дорогая и замечательная редакция! Я к вам за последние пятнадцать лет много раз обращался: напечатайте же чего-нибудь моё и про меня, уже пора, а то не успеете. Напоминаю, что я пишу стихи с детства. Обычная моя норма: ноль-пять квадратного метра стихов в день (если писать через один интервал). То есть, я уже давно накопил их необходимое число килограммов, чтобы считаться классиком. Но вопреки очевидному, я без единой публикации перешагнул и 27-летний рубеж (который, как известно, не покорился Лермонтову), и 33-летнюю годовщину (сами знаете, что я имею в виду), и вот уже вчера отметил 38-летие. Но всё зря. Пушкина-то, который это 38-летие отметить не смог, вы печатаете напропалую. А я, пройдя очередной критический писательский возраст, так и сижу непризнанным. Для будущего признания шлю вам две посылки со стихами.
