— Я отдал её на хранение нашему человеку в стране.
— Магнитофонная запись — это, конечно, только запись… — замечает шеф, явно опасаясь, как бы я чересчур не возгордился. — Но всё же косвенное доказательство лучше, чем никакого… Особенно если там есть некоторые существенные детали.
— Мало сказать, что сам тот разговор был достаточно красноречив. Но зафиксирован даже звон монет…
— Ладно, оставим пока золото в покое…
Хьюберт встаёт и делает несколько шагов к окну, чтобы немного поразмяться. Я не меньше его нуждаюсь в подобной гимнастике, однако продолжаю сидеть со смиренным видом на проклятой табуретке, которая сейчас мне ненавистней электрического стула. И не только сижу с покорным видом, но даже испытываю что-то вроде облегчения, поскольку, как я и предполагал, подозрения были связаны прежде всего с золотом.
В сущности, хотя пресловутый чёрный генерал и навалился на меня всей своей огромной тушей, смерть его принесла мне и немалое облегчение. Потому что в силу свойственного человеку желания преувеличивать свои заслуги, я в своих донесениях слишком подчёркивал роль моего генерала и представлял его участие в готовящемся перевороте как надёжную гарантию успеха. Однако в той сложной запутанной обстановке, при том хаосе в армии успех переворота — с генералом или без него — в этой дикой африканской республике был более чем сомнителен. Но моей задачей было — организовать переворот, и не мог же я посылать донесения, где сознавался бы, что не способен сделать это. А теперь вот генерал мёртв, и получалось, что переворота не произошло или же он отложен не по моей вине, а из-за его неожиданной и нелепой гибели. При условии, конечно, если будет принята версия, что я не имею никакого отношения к этой смерти.
Хьюберт смотрит в окно, словно оценивая, какие изменения произошли в дымном небе города за время нашего долгого разговора. Потом поворачивается спиной к серенькому мартовскому пейзажу и спрашивает:
— А какая сейчас там ситуация?
Я пытаюсь объяснить и даже доказать с помощью не слишком убедительных аргументов, что положение там не такое уж безнадёжное и что силами оставшихся наших агентов всё ещё можно восстановить или, точнее, вновь дестабилизировать обстановку настолько, чтобы переворот состоялся. Я отмечаю даже, что есть некоторые возможности воздействия на начальника Генерального штаба, изучением личности которого я сам долго занимался. Если я продолжу свою миссию…
— Об этом не может быть и речи, — прерывает меня шеф. — У меня такое чувство, Томас, что вы не отдаёте себе отчёта, в каком вы положении.
