А я ему и говорю: — Дай еще затрещину. Вытаращился на меня Микула.
— Этого, — говорит, — еще не бывало, чтоб у меня затрещин просили. Тебе легкую, среднюю или настоящую?
— Настоящую, — говорю.
И как дал он мне по затылку — так из меня чуть не душа вон.
Ну, — говорит Микула любопытствующе, — на что тебе затрещина была нужна?
— А чтоб людей полюбить, — говорю.
Пошли к князю. Лицом надменен, усы как у рыси, голова бритая, в ухе серьга с жемчужинами розовыми и камнем красным, а глаза печальные: сына князь хочет.
Микула ему и говорит:
— Братик мой с тобой словом перемолвиться должен.
Усмехнулся князь приветливо: новый богатырь ему — что дружина целая. А я ему шепотом:
— Недостаче твоей помогу.
Нахмурился князь:
— Языки болтунам вырву! Не в почете у русских князья!
— Язык, князь, в утробу не вложишь.
— Ох, не забалтывайся, Святогор, — аж задохнулся князь.
— Через год привезу тебе чудо одно. Через сына на руках держать будешь.
— Привозили мне уж чудес всяких!
— Коли мое не поможет, голову срубишь.
Играет кинжалом князь:
— А ну как правда срублю?
— Когда соврал богатырь, руби его, как крапиву. Смотрит на меня князь кошкой дикой, усом дергает:
— Никому не скажу про уговор наш, но сам помнить буду. Губы поджал: — Золота тебе или каменьев отсыпать?
— А сейчас на людях меня обними, вот и все золото, что мне от тебя надо.
Пожал плечами князь, обнял. И пошел среди людей слух, что отправил Святослав Святогора на подвиг. Научился я уж от Микулы: людская молва подчас выше Силы стоит.
Поехали мы. Сразу сказал Микула:
— Твой мындрагыр. В пути я тебе брат старший, но добытчик — ты. Коли я его добуду, ославлю тебя, и, может, и впрямь срубит тебе голову князь.
Не был учителем мне Микула, а вот братом старшим был. Сам никогда тайн не раскрывал, а подсмотрю что, он глазом зыркнет — и буркнет что-то, а я дальше догадывайся, что да как.
Несколько раз нехорошо выходило. Сила у меня и своя была, умения только не было.
Однажды окружили нас степняки и взять хотели: Микулу узнали, на выкуп богатый надеялись. Долго бились мы; я тогда только трех воинов стоил, невелика подмога. И устали мы. А Микула фыркнул что-то и траву глазом поджег — там, где степняки стояли. И пока пламя сбивали они с себя, достали мы их кого стрелой, кого мечом. После сшибки — як нему: что делал?
Пробурчал Микула что-то невнятно, и не понял я половины, что с сердцем делать, да куда Силу посылать, да слова какие говорить. И через месяц — у моря Хвалынского это уж было — снова привязались к нам степняки, и устал я, и, думаю, чего бы мне Микулин огонь не зажечь? И зажег — но только под своими же ногами.
