— И не ты тоже, — говорит он и снова хлебать принимается.
Смеется Рудый нехорошо.
— Поучи ты его, — говорит, — Микула. Наглый волчонок. Пороть надо. И злой, как муха.
— А ты прочь пошел. — Детина отвечает, все не оборачиваясь. — Нечего тебе в наши богатырские дела лезть. Хошь запорю я его, хошь с кашей съем, а не кличь волчонком богатыря.
Отступился Рудый, побледнел:
— Я думал, ведун он просто.
— А кто ты такой, — Микула кашу трескает и хрюкает, — чтоб ведунам руки вязать? Наглодаются свиньи твоих косточек.
Затрясся Рудый.
— Прости, — мне говорит.
— А не прощай, братик, — Микула чавкает, — покуда коня тебе, да сбрую, да все доспехи к вечеру не доставит. Не прощай, братик. Пускай повертится, образина рыжая, самомнительная и дерзкая.
— Все к вечеру будет! — Рудый воет.
— Только не скупись, а то не простит братик. Лучшее самое бери. Тебе князь за разбойничков награду даст. Прокутить ты ее хотел да бабе своей монисто хазарское купить, а вот видишь, как вышло. Плохо, брат, глупым-то быть.
Как сквозь землю провалился Рудый. Утирает рот Микула, поворачивается ко мне. Здоровый детина, годов тридцати, руки медвежьи, волос рыжий, глазки заплывшие, и Сила от него так и прет. Склонил голову набок, в глаза мне смотрит. И в первый раз в жизни опустил я глаза.
— Зовут как?
— Святогор.
— Чей сын?
— Даждьбогов.
— Наглый ты, да.
И затрещину мне. Повалился я с ног.
— Не тем хвастаешься. Вот не Даждьбогов я сын, а с ног тебя свалил и в любом деле побью. За чем пришел, знаешь?
Поднимаюсь, затылок потираю:
— За знанием да за Силой.
Вторую затрещину дает мне Микула. Снова в угол лечу.
— Словами не бросайся. Гордец ты. И дурак к тому же. Кто ко мне прислал?
Стою, мнусь.
— Перун, — говорю.
В третий раз с ног повалился.
— Не Перун, а дуб. — Микула рычит. — Говоришь, а не знаешь. И вообще, может, и не ко мне ты вовсе шел.
Потом принюхиваться стал.
— Подойди, — говорит, — ко мне, братик, поближе.
Э, да на тебе глаз, знаешь чей?
Я молчу. Но и трех раз показалось Микуле мало, и чуть голову мне с плеч не снес лапищей своей.
— А это за что? — с полу спрашиваю.
— А просто так. — Микула рогочет. — Правильно сделал, что смолчал. К порядку тебя приучаю.
Потом помолчал, говорит:
— Давно с Кащеем-то видался?
— Девять лет с половиной.
— Дитем еще, значит, совсем? — Крякнул и говорит: — в общем, понял, я, чего тебе от меня надо. Только, братик, одно дело, чего тебе надо, и другое — чего ты хочешь. Чего хочешь, того не получишь. А надо тебе многое. Правильно сказала образина глупая: волчонок ты, тебе к людям приучаться пора. Ты, поди, и не знаешь, кто я такой?
