то есть о существе, отвратительном на вид и к тому же полуслепом! Полагаю, вы имели в виду сказать «критик»?
Гость наморщил лоб, явно озадаченный моими словами.
Когда я закончил, он вытянул губы, имитируя беззвучный свист.
— Что меня повесили, если у вас прямо изо рта не выходит златообрезанная, вручную отделанная, по семь долларов экземпляр Декларация Независимости, — заявил он. — Вас послушаешь, так мозги высохнут, как вчерашнее белье на ве-веревке. Что до меня, может, я каких ваших высоколобых слов и не знаю, но всегда отвечаю за свои. Можете именовать себя критиком, коли вам угодно, а по мне, вы и вам подобные — попросту скопище кротов-паразитов, бесполезных маленьких критиков, которым только и есть дело, что копаться под ногами и досаждать добрым людям.
Оскорбление, и без того нестерпимое, сделалось еще хлеще, когда толпа юных приверженцев Крокетта приветствовала его буйным хохотом. Грудь моя воспламенилась негодованием. Я поднялся со стула, сделал шаг вперед, обойдя письменный стол, и остановился прямо перед наглым жителем границы. Стоя вплотную к нему, я вновь был поражен исходившей от него аурой грубой физической силы. Он источал этот запах, как более утонченные люди — аромат кельнской воды. Выпрямившись во весь рост, я обратился к нему так:
— Возможно, обстановка, в коей вы застали меня ныне, создает ложное впечатление обо мне как о натуре чуждой мужественных забав. В таком случае вы грубо ошиблись. Я — гордый потомок рода, привыкшего к воинской службе. Сам маркиз де Лафайет[4] публично воздавал хвалу героическим подвигам, совершенным моим дедом, генералом Дэвидом По,[5] во имя американской свободы. Что до меня самого, в архивах армии Соединенных Штатов и военной академии Уэст-Пойнта имеются красноречивые доказательства моей доблести. И хотя воинственный задор несколько чужд моему темпераменту, я не уклонюсь от боя, когда задета моя честь, и могу повторить вслед за Стратфордским Лебедем и его меланхолическим принцем: «Я не горяч, но я предупреждаю: отчаянное что-то есть во мне».[6]
Эта речь произвела потрясающий эффект на Крокетта: пока я говорил, глаза его подернулись тусклой пленкой, словно сам натиск моего красноречии лишил его сил. С минуту он тупо глядел на меня, разинув рот. Потом встряхнулся и ответил:
— Про стратского лебедя не знаю, что за птица, и с механическими принцами и принцессами не имею чести знаться. Но вот что я знаю, Крот! Какой-то тип прочел эту статью и послал ее мне. Тот, кто это сделал, оказался желтопузым и имени своего не приписал, но, впрочем, я кое-чего смекаю…
