«ознакомившись с возможностью изменения нашей установки и пустившись в поиски новой области объектов, вообще не замечаем, что не из чего-либо, но именно из этих самых сфер переживания и выходит, благодаря новой установке, эта новая область. С этим ведь и связано то, что вместо того, чтобы по-прежнему обращать свой взор к этим сферам, мы отвели его и начали искать новые объекты в онтологических царствах арифметики, геометрии и т. п. — а тут как раз и нельзя было бы обрести что-либо действительно новое». Сказанное позволяет Гуссерлю отнести себя к «платонствующим реалистам», поскольку его цель - не бестелесные логемы математики, но – усмотрение сознания, как обладающего собственным бытием: «Мы продолжим свои штудии, пока не совершим усмотрение того, что сознание в себе самом наделено своим особым бытием, какое в своей абсолютной сущности не затрагивается феноменологическим выключением».
В этой точке круг замыкается, мы вернулись, к сказанному выше. К йоге буддистов Махаяны, которая состоит в том, что Я, активный агент кармы, прекращаю деяния, выхожу из потока обусловленного существования на твёрдый берег, и безучастно созерцаю движущийся мимо меня поток сознания, который движется без моего движущего вклада, в силу исторически приобретённых обусловленностей моего естества. Что-то в этом духе.
Вновь возникает вопрос, как это чужеродное тело ввести в европейскую классическую философию? Нужен какой-то трюк. И Гуссерль прибегает к трюку. Он говорит: давайте будем называть это обретенное в новой установке чистое сознание «трансцендентальным, а операцию, с помощью которой оно обретается, — трансцендентальной εποχή». Одно словечко, и мы уже у себя дома, в тёплой кантовской постельке. Но понятнее не стало. Впрочем, продолжим и пойдём с Гуссерлем ещё на одно поприще. В параграфе
§35. Cogito в качестве „акта". Модификация в направлении неактуальности
Гуссерль начинает процесс трансляции махаянской концепции в плоскость европейского дискурса. Поток обусловленного прошлыми деяниями сознания, независящий от бодрствующего ныне субъекта, но предпосланный его активности, рассматривается Гуссерлем просто как поток переживаний, без связи с концепцией следов кармы. Он берёт его с позиции ныне бодрствующего субъекта, как его же «неактуальное сознание», которое присутствует как фон и отличается от акта сознавания. Последний подобен лучу света выхватывающему одну вещь из полумрака комнаты, наполненной многими другими вещами, которые тоже существуют в сознании, но потенциально:
