Почему я не кричу, подумал Фурцев и закричал. Его тут же ударили чем-то тяжелым по затылку. Он упал лицом вниз. С него начали стаскивать кольчугу.
Очнулся он уже лежа на камне, от незнакомого, удушающего запаха. Правой щеке было липко, и не открывалось веко. Где-то вверху чужие, неприятные голоса произносили чужие слова.
Если это придумала Зельда, это лишнее доказательство того, какая она умница; если получилось случайно, Зельда все равно молодец. Все-таки она особенное существо.
В нашем маленьком саду повсюду правит утреннее солнце. На кустах персидской сирени и китайского жасмина быстро тают ауры ночного дыхания. Птицы мелко хихикают в листве клена. Солнечные пятна начинают плоскую жизнь под кронами лип. Нагреваются кирпичи дорожки проложенной от крыльца к калитке. А в комнате, где я стою одинокий со старинной пахучей кофемолкой у сердца, полумрак. Сводчатые, витражные окна мертвы, будто набраны из несъедобных леденцов, летний камин похож на заброшенный рудник, шахматный черно-белый пол так холоден, что даже ножки приземистых стульев зябнут на нем; кажется, что они чужие друг другу и своему единственному столу.
Зельда утверждает, что мы живем в натуральном Хаарлеме 16 века. Здесь всем, от черепицы до деревянных башмаков был бы доволен и сам Питер де Хоох. Да, хоть бы и сам Зепитер, что мне в них, когда довольна Зельда.
И вот, наконец, происходит оно, ежедневное чудо. Солнце, загороженное до времени туловом толстого, мудрого вяза, добралось темечком до первого разветвления, и комната вспыхнула синим, оранжевым, алым пламенем. Окно запело как огненный миф. По бельмам настенных фарфоровых тарелок пробежало оживляющее дыхание, и они обернулись вереницей сочных бытовых историй. И тут же выяснилось, что стол и стулья очень нравятся друг другу, и желали бы поработать вместе на приближающемся завтраке. Да и сам пол, есть сочетание не белого с черным, но белого с красным.
Солнце продолжало подниматься. Древнее дерево расступалось перед ним, отдавая в его распоряжение все новые просветы, и с каждым новым лучом столовая преображалась снова. Такое было впечатление, что я стою в сердце замедленного калейдоскопа.
Зельда выпорхнула из ванной, и легонько шлепая нежными ноженьками по мрамору, подкралась ко мне сзади и обняла за пояс. Я, уже готовый разрыдаться от зрительского счастья замер, в сотрясающем предвкушении чего-то еще более чудесного. Она распустила полы моего халата своими феноменальными пальчиками. Старинная кофемолка у меня в руках сама собой заработала у меня в руках, похрустывая все чаще, потом совсем часто, потом в бешеном темпе. Неловко поставив ее на стол, я подхватил жену на руки и бросился с нею в сторону спальни, но моя малышка одним кремовым движением вылизала мне ушную раковину и прошептала большими волшебными губками, что у нас даже на то, чтобы выпить кофе нет уже времени.
