Она еще раз побранила Гвади, но в голосе ее на этот раз послышалась ласка. Пора ему о себе подумать, нельзя же так в самом деле… Ходит грязный, оборванный, врагам на радость, колхоз позорит. Товарищи хотят, чтобы он обстроился, готовы помочь ему. Есть в колхозе работники почище Гвади, им отказано в строительных материалах, а он в сторону нос воротит, от обязанностей отлынивает, сам себе яму роет…
— Погляди, до чего ты оброс, Гвади. Откуда только не лезут эти проклятые волосы: из ушей, из ноздрей… Остригись хоть разок, на человека походить будешь. Неужто так трудно к цирюльнику зайти? А то ко мне на досуге заверни, сама подровняю, не бог весть какой труд…
Голос у Мариам такой сочный, полнозвучный, мягкий, ласковый… Казалось, сама благодатная мать-земля говорит ее устами, дышит ее грудью.
Гвади никак не ждал, что эта утренняя встреча с Мариам увенчается столь благополучным концом. Он молча возблагодарил свою судьбу.
Глубоко, всей грудью вздохнул воздух и едва заметно потянулся к Мариам.
Постоял, посмотрел на нее.
«Знаю, сам знаю, до чего дошел», — говорили его глаза. Каждая черточка напряженного лица, казалось, уверяла Мариам, что ее совет не пропадет даром, что он готов геройски сразиться с нуждою и несчастием. Он поднял руку, точно для торжественной клятвы. С протяжным стоном выдохнул наконец воздух и воскликнул невыразимо взволнованным голосом:
— Пожалей меня, Мариам! Пожалей! Больше ничего тебе не скажу!
Слова его были полны горечи, — видимо, они вырвались из самой глубины сердца. Поднятая рука сжалась в кулак, он с такой силой ударил себя в грудь, что внутри что-то зазвенело.
— О горе, в какое время похитила смерть мою Агатию! — сказал он, оторвал свой взгляд от Мариам, повернулся и неровной походкой зашагал по направлению к шоссе. Мариам, скрывая волнение, следила за удалявшимся соседом. Вот незадачливый! По глазам было видно, какая жалость охватила заботливое женское сердце. Она не удержалась и крикнула вслед:
— Гвади! Возьми козла на веревку! Этак и ты не устанешь и ему легче, чем трястись в хурджине.
Гвади успел завернуть за угол. Последние слова Мариам настигли его на шоссе. Он обернулся, но густая листва деревьев уже скрыла Мариам.
Радость охватила Гвади: он один, наконец-то один! Упало бремя с души, и груз за спиною стал как будто легче.
И вдруг сбежало с его лица жалкое выражение. С независимо гордым видом огляделся он по сторонам. Жестко и насмешливо возразил на посланный ему вдогонку совет, но так, чтоб Мариам не услышала:
