Еще бы сто метров… Если бы не было пурги, с вершины сопки они увидели бы поселок. И даже столб перед Женькиным домом, на который его загнали тогда собаки… Женька выдохся. У него не легкие, а кузнечные мехи, но все равно он выдохся. Он же не трехжильный. Как еще он донес его сюда…
Женька зашевелился.
— Вставай… — прохрипел он. — Еще немного…
Это было последнее, что помнил Кирилл. Он еще чувствовал, как Женька пытается поднять его, затем свет померк, и, когда временами он начинал ощущать, в уши ему снова врывался рев ветра и мерещились разноцветные, вспыхивающие в разных местах огни. Потом они погасли, и он опять услышал вой и увидел белую собаку, мчавшуюся к ним громадными прыжками…
* * *
Дрова были сухие, без сучьев и кололись, как сахар. Куча поленьев росла, но Кирилл продолжал без устали махать топором. Конечно, колкой можно было и не заниматься, дров у них было заготовлено до второго пришествия, но Кириллу до смерти надоело ничегонеделание. Проваляться месяц в постели, рассматривая потолок, — тоже что-нибудь да значит. Мозоли на боках натер. Да, попали они тогда… Страшно вспомнить. Как его Женька донес, никто не знает. Нога омертвела, и проброди они еще чуть-чуть — пришлось бы заказывать деревяшку. А их искали. Все два дня искали. Шеф поднял на ноги весь поселок. Люди обвязывались веревками и искали. Но разве найдешь в такой пурге?! Можно рядом пройти и не заметить. Если бы не Ытхан, им была бы крышка. Вот пес так пес! Действительно, цены нет, как говорит Женька.
Расколов очередное полено, Кирилл бросил топор и разогнулся: все-таки он отвык от работы за этот месяц, спина ноет. Да и нога еще не совсем прошла — болит, когда приседаешь.
Сняв шапку, Кирилл расстегнул ватник и, как в шезлонге, устроился на чурбаках.
Солнце припекало совсем не по-курильски, и за домом было тепло, точно в оазисе.
Весна брала свое: снег на сопках посинел и набряк, отчего сопки потеряли плавность линий, скрытые под снегом ручьи источили склоны, как гусеницы источают капустное поле, и Кирилл подумал, что, если дело и дальше пойдет такими же темпами, недельки через три начнется навигация.
Занятый своими мыслями, Кирилл не заметил, как к дому подошел Побережный, и вздрогнул от неожиданности, услышав над ухом его раскатистый бас:
— Жирок нагуливаешь?
— Ага, — сказал Кирилл, не меняя позы.
— Ну давай, давай… Женька не приезжал?
— Нет, — ответил Кирилл.
— Пора бы, — сказал Побережный.
Он тоже снял шапку и, обмахиваясь ею, присел на козлы, отчего те во всю мочь заскрипели. Лицо Побережного было красным и блестело, как медный таз, в котором вытапливали шкварки. И только в глубоких морщинах на шее да под волосами на лбу виднелась белая, не тронутая ни ветром, ни весенним загаром кожа.
