«Конечно, уважаемые молодые люди, — проговорил учитель скорее не ироничным, а наглым тоном, — вам, вам всем, поскольку до сих пор особенно глубокими знаниями моего предмета вы не блистали, эти мертвые существа будут поначалу казаться просто препарированными насекомыми, но в данном случае, к великому моему сожалению, это не так, нет. Эти поделки из кусочков расчлененных жуков, при помощи клейстера, красок и больной фантазии, не просто результат опасной склонности к шарлатанству, хуже — это попытка использовать во зло мою доверчивость, попытка обмана, обнаруживающая отвратительный дилетантизм, совершенная одной-единственной ученицей. Да, эта коробка, наполненная кривобокими, обезображенными, цветастыми тварями, с которыми вы чуть позже сможете ознакомиться подробнее, это — извините, совесть заставляет меня выражаться резко — это предательство по отношению к науке, которое совершила вон та особа».
Учитель биологии опустил ящичек, медленно, горя гневом, поднял руку и вытянутым, чуть согнутым указательным пальцем ткнул прямо в меня.
«Ну что ж, а теперь, барышня, — сказал мой учитель, — теперь слово вам, вы можете попытаться наврать здесь нам что-нибудь еще в свое оправдание или, что было бы самым разумным в данной ситуации, извиниться. Ну, что же вы? Скажите что-нибудь!»
Лоб у меня горел, как под солнцем Африки, мне казалось, что из ушей у меня уже струится дым. Хотя я и без того уже практически ничего не видела, я старалась изо всех сил подавить в себе желание поднять глаза, потому что тут же из переполненных влагой глаз брызнули бы крупные слезы и, щекоча разгоряченную кожу, потекли бы по щекам, и тогда мне поневоле пришлось бы тыльной стороной ладони вытирать с лица эту клейкую, противную влагу, всегда напоминавшую мне следы слизня. Я думала только об одном — как бы не зареветь. Я придерживала дыхание, словно тигр, подкрадывающийся к своей добыче, я потеряла всякое представление о времени и вообще всякую почву под ногами.
Где-то глубоко-глубоко внутри меня, так глубоко, что я не могла понять, как такие глубины вообще могут заключаться в этом ограниченном объеме тела высотой сто шестьдесят четыре сантиметра и шириной примерно пятьдесят, я ощутила что-то такое, о чем раньше совершенно не подозревала, — я не знала, что это нечто внутри меня существует, может быть, оно вообще только что возникло: это нечто было небольшого размера, снаружи какое-то газообразное или жидкое, но внутри, в середине, — твердое, напоминающее земной шар и настолько тяжелое, вулканообразное, раскаленное, как магма, что я, осязая его всеми тончайшими биениями оболочки тела, решила, что это — мое радиоактивное ядро или крохотный, работающий на ядерном топливе, возможно даже пилотируемый, космический корабль пришельцев. И что-то, может быть как раз то, что находилось у меня там, внутри, прорвало мою напряженную оцепенелость, и, слепая от пелены еще не пролившихся слез, но тем более безошибочно, словно прибор с дистанционным управлением, я полетела к учительскому столу. Никто и ничто не могло меня удержать, мои щупальца ухватились за ящик с жуками, средний членик левого щупальца цепко прижал ящик к моему телу, а само тело прямым курсом устремилось к дверям. Другим, свободным хватательным органом, клешней или щупальцем — его можно назвать как угодно, — короче, тем, который не придерживал ящик, я уцепилась уже за ручку двери, когда сзади, словно из далекого далека, донесся голос директора: «Стойте, остановитесь немедленно! Иначе ваш поступок будет иметь далеко идущие последствия. Общественное порицание вы уже заработали, но теперь вам грозит не только строгий выговор…» — неслась мне вслед гневная тирада, но больше я ничего услышать не успела, дверь за мной захлопнулась, и я поплыла по коридору, вниз по лестнице, через школьный двор, за ворота — на волю.
