В конце концов, выпив еще два или три бокала, я напилась окончательно. Я перестала петь, потому что не могла больше слышать свой голос, но и о Бизальцки, а также о том, что бабушка, которой уже наверняка сделали операцию, напрасно ждала меня в больнице, я больше не думала, а думала о себе, о своем никчемном, безнадежном, ужасном одиночестве, и еще — о своем молодом, красивом учителе биологии, которого я сегодня по собственной воле не видела из-за этих идиотских, смертельно скучных, гнусных жуков.
Именно в этот момент, среди унылых пьяных раздумий, меня осенило, и я придумала то, что на протяжении следующих четырех с половиной дней казалось мне грандиозной идеей.
Все тоскливые мысли моментально испарились, я вскочила, отыскала отвертку, перочинный ножик, мамин пинцет для удаления волос, суперклей «Дуозан-рапид», барсучью кисточку, растворитель и шесть тюбиков художественных красок, и принялась за дело.
С величайшей осторожностью — в той мере в какой это позволяло мне мое состояние, — я тоненькой отверткой, шильцем, как именовал ее сведущий в электротехнике отец, вскрыла крышки ящиков, извлекла трупики жуков вместе с булавками и крохотными, мелко исписанными этикетками, подсунутыми им под пузо, вырвав их из пробкового дна, обклеенного зеленым бильярдным сукном, и стала складывать их на небольшом журнальном столике, который я специально придвинула поближе. Вскоре этот столик стал напоминать сухой док ремонтной верфи, где горой были свалены катера без такелажа и со стеклянными шариками на покривившихся мачтах, а я стала выдумывать новые модели, но, прежде чем расчленить их на части, из которых можно создавать новые комбинации, я на всякий случай стала карандашом делать эскизы.
Мои творения должны были выглядеть необычно, завлекательно и в высшей степени интересно, но ни в коем случае не напоминать грубый монтаж, — лучше всего, если это будут не отмеченные до сих пор вариации уже известного, возникшие при загадочных, до сих пор неведомых науке обстоятельствах, мутации известных в принципе видов.
…А потом я собиралась, придерживая кончиками пальцев ящичек с наиболее удачными моделями, словно величайшую драгоценность, подкараулить за дверью в конце урока моего учителя биологии. Естественно, я не идиотка и не буду утверждать, что сама поймала этих жуков и препарировала их. Нет, я стыдливо опущу глаза перед этим человеком, который от возбуждения обхватит меня за плечи, и прошепчу что-нибудь вроде: «Это тайна, ничего не знаю, можно я просто вручу вам это», потом нежно склоню голову набок и легкими стопами удалюсь. «Нет, вы не имеете права уйти вот так просто. Вы вообще представляете себе, вы, кроткое, доверчивое дитя, какое значение имеет все это для науки?!» — воскликнет мой обычно столь уравновешенный учитель и попытается удержать меня, во всяком случае — одной рукой, потому что другой он будет прижимать к сердцу драгоценных жуков. Но я не пророню больше ни слова, я еще всего только раз взгляну на него, откинув назад волосы, взгляну серьезным, непостижимым взглядом.
