Яго со своим спутником переглянулись в нерешительности, но пришли к заключению, что негоже отклонять такое любезное приглашение необычного судьи. Они обрадовались перспективе освободиться от клопов, а также от конюшенных слепней и беспокойной обстановки постоялого двора.
— Ты безмерно любезен, Ортега. С удовольствием переезжаем.
Вскоре они оказались в усадьбе, во дворе которой росли айвовые и лимонные деревья и стояло множество цветочных горшков, над которыми с монотонным жужжанием вились пчелы. Пышный жасмин наполнял воздух своим ароматом, а на верхней галерее смуглая полная женщина с вьющимися волосами пряла шерсть. Чтобы предупредить ее, судья поднялся наверх и негромко рассказал ей о случившемся и о своем решении пригласить лекарей к себе. Она вышла к ним с благодарностью за лечение мужа, потом показала две залитые солнцем комнаты, выходившие в тихий переулок.
— Мастер Яго, ты первый, кто предлагает свою дружбу Себастьяну Ортеге, которого не всегда оценивают по заслугам, — сказал судья. — В моем лице, а также моей жены Андреи с этого часа вы имеете верных друзей. Завтра же я готов пройтись с Фарфаном по кварталу с рожком, чтобы известить всех о том, что в этом доме принимает лекарь. А еще я позабочусь, чтобы о твоем искусстве узнала вся Севилья. — И он протянул Яго здоровую руку.
В ту ночь лекарь, слушая похрапывания верного Фарфана, чувствовал себя почти счастливым, хотя разум его был взбудоражен пережитыми сценами с Ортегой и стычкой с наемником. Было ли правильным принять приглашение этого экзотического судьи стать их покровителем в незнакомом городе? Хотя какое значение имеет разница в интересах, если речь идет о неподдельных дружеских чувствах?
«А чего мне тревожиться? — размышлял он, смыкая веки. — Провидение и фортуна — это небесные силы, способные развеять в прах любые предвидения ста мудрецов».
Наступила Пасха, солнце прибавило жару, и его лучи стальными мечами падали на крыши Севильи.
Яго отдыхал в прохладе двора после горячего денечка на центральной площади, где ему пришлось потрудиться над многочисленными травмами участников пасхальных состязаний и турнира всего за несколько мараведи и бесплатный обед. Он уже не помнил ни трибун, украшенных лавром, ни темно-золотых балдахинов, ни миртовых венков победителей, его даже не трогали воспоминания о прекрасных дамах, присутствовавших на самом ярком из ристалищ, которые он видел в своей жизни. Перед глазами стояли одни сломанные и вывихнутые конечности, копья, торчащие во внутренностях, пробитые кольчуги и раны, которые надо было зашивать.
