Быть может, самое интересное в этом письме -- подписи. Потом эти люди разошлись -- и как! Эмигранты, члены правления СП, черносотенцы... Один из подписавшихся через четыре года написал обширный донос на многих своих товарищей, здесь же фигурирующих. Собственно, этим письмом было начато движение "подписантов" -- людей, подписывавших коллективные петиции в защиту жертв незаконных процессов: Синявского -- Даниэля, Гинзбурга -- Галанскова и других,-- захватившее к концу шестидесятых годов не одну тысячу интеллигентов и затем разгромленное.
Само же письмо, разумеется, было маневром. Комиссия по работе с молодыми литераторами интересовала нас меньше всего. Важно было показать истинное отношение молодой литературной общественности к Бродскому и Воеводину.
История этого письма трагикомична. Ленинградский Секретариат ни за что не хотел его принимать. Мы его подавали, нам его возвращали.
Наконец мы послали его в Москву. Ответа не получили, но Наталья Иосифовна Грудинина говорила мне, что видела первый экземпляр в Верховном Суде, где она хлопотала об освобождении Иосифа. У меня сохранился третий экземпляр с натуральными подписями.
Что же объединило полсотни таких разных людей, часть которых знала Иосифа вполне поверхностно? Ощущение, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Нам всем показали, что мы бесправны и беззащитны. И мы попытались объединиться. Но ничего из этого не вышло, поскольку альянс наш был неорганичен.
Бродский был отправлен по этапу в деревню Норинское Коношского района Архангельской области. Деревня находится километрах в тридцати от железной дороги, окружена болотистыми северными лесами. Иосиф делал там самую разную физическую работу. Когда мы с писателем Игорем Ефимовым приехали к нему в октябре шестьдесят четвертого года, он был приставлен к зернохранилищу -лопатить зерно, чтоб не грелось. Относились к нему в деревне хорошо, совершенно не подозревая, что этот вежливый и спокойный тунеядец возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы.
Но и ссылочный сюжет -- вне данного сочинения.
Разумеется, и сюжет "дела" отнюдь не исчерпан на этих страницах. Здесь не упомянуты многие люди, так или иначе прикосновенные как к травле, так и к поддержке Бродского. Но первое -- общее -- представление читатель, я надеюсь, получит. И мне хотелось бы, чтоб сквозь представленный здесь бытовой слой происшедшего читатель, пускай смутно, различил бы и другое -различия, что за хамством и мерзостью, которые обрушились на Бродского, вставала иная ситуация, куда более высокая, чем просто очередная расправа над человеком, вышедшим из привычных рамок и потому неудобным. По сути, это была мощная вспышка ненависти к свободному, а потому трагедийному пониманию жизни -- со стороны людей не просто невежественных и консервативных, но морально глухих и душевно слабых, духовно трусливых. "Дряблый деспотизм" -так назвал Пушкин николаевский режим. Духовная дряблость -- неизменный спутник деспотизма. Боязнь взглянуть в лицо жизни и порождает парадную культуру.
