— Зачем? — спросил Преображенский.
— Документ фашистский буду читать.
— Ты серьезно?
— Серьезнен некуда. Ты только посмотри, что пишут!
— Я хочу познакомить вас с этим "ученым трудом", — начал комиссар, когда авиаторы собрались. — Здесь написано, как вести себя гитлеровцам в России и как мы с вами обязаны их принимать. Вот видите, — комиссар поднял над головой книжонку, — главные слова в разговоре с нами: "Вход воспрещается", "Проезд воспрещается", "Только для немцев", "Немцам добро пожаловать". Разговаривать с нами фашисты собираются так, — продолжал Оганезов, — "Вы должны дать", "Принесите мне", "Дайте мне масла, принесите дров, почистите мои сапоги, почините мои штаны". А вот обращение к нашим женам, сестрам, дочерям: "Идите за мной. Так, теперь постелите нам постель". Не дождутся! — закончил комиссар.
— Не дождутся, — повторил командир…Взрывы потрясают Берлин.
— Это за Москву, это за Ленинград! — можно подумать, будто фашисты слышат Преображенского.
На развороте Евгений Николаевич бросает долгий взгляд на Берлин.
— Ну, мы, кажется, отработали нормально.
— И другие отбомбились, — докладывает Рудаков. — Вон их работа…
Пламя бушует во многих местах.
— Володя, — вызывает Преображенский стрелка-радиста Кротенке.
— Слушаю.
— Записывай, диктую…
— …Командир вызывает! — крикнул радист полкового командного пункта Росляков.
Жаворонков встал за спиной радиста. Удача или нет?
И вдруг: "Мое место — Берлин. Задачу выполнили, возвращаюсь на базу. Преображенский".
Генерал опустился на стул. Оганезов выскочил иа командного пункта, побежал на линейку, где техники и мотористы ожидали возвращения своих самолетов.
— Они дошли, — говорил комиссар, переходя от стоянки к стоянке, — они дошли, понимаете, дошли! И повторял Володину радиограмму.
Вернувшись на КП, комиссар подумал, что не сделал что-то, и, вспомнив, что именно, снова покинул командный пункт. Он шел к старому эстонскому рыбаку дядюшке Энну. Он поделится с ним радостью. В день прилета на Эзель между Оганезовым и рыбаком произошел такой разговор.
— Что же это — Москву и Ленинград немец бомбит, — говорил дядюшка Энн, — а мы-то когда ударим?
— Ударим и мы, — отвечал Оганезов. Конечно, он не сказал ничего больше. Но сейчас он должен обрадовать старика.
— Дядюшка Энн, почему не спите?
— Не знаю, — поежился рыбак, — тишина какая-то тревожная.
— А у меня добрая весть. Старик молча ждал.
— Советские летчики бомбили Берлин.
— Когда?
— Только что.
— Как же вы узнали?
