- неожиданно произнес Кот. - Ему из-за тебя резона нет, в дизель дорогу искать. Он вообще предпочитает без друзей жить. Гордый очень.
Так что напрасно ты на это рассчитывал, - заключил Кот. А тебя ни сегодня-завтра все одно сломаем. Не таких обламывали, смотри только, чтобы поздно не было.
- Ладно, все пацаны, хорош развлекаться, пускай убирают здесь все, и спать чешут, что-то я тоже на массу захотел, -произнес Гаджихан и повернувшись вышел из кухни. Остальные старослужащие так же не говоря ни слова разошлись по палаткам.
Изо всех, кто приехал на точку, Иисус поддерживал отношения только с Ципой и Китом. Как и он сам, эти ребята так же ходили в синяках, но упорно отказывались выполнять работы кроме службы. После случая на кухне прошло 3 суток, и Иисус снова должен был идти на дежурство с Бугаем. Снова родной уже окоп, где себя можно хоть ненадолго почувствовать свободным человеком.
- Ты спросил, откуда у меня шрам на спине?
- неожиданно начал разговор Бугай. - Я уже полгода здесь был, деды зверствовали - страшно. Подошли двое, кинули х/б - подшивай. Я усмехнулся и повернулся к ним спиной. Они в морду, а третий молча подошел и саданул в спину. Потом долго меня крутил особист после госпиталя, как-де все произошло, да кто виноват? Я сказал что случайно, в игре. А того, третьего, через месяц, зацепило. Пуля дура.
Особист опять приехал, опять разговоры по душам, все требовал в чем-то сознаться. А в чем? - Бугай устало усмехнулся и отвернулся от Иисуса.
- А я стихи пишу, - совсем ни к месту вдруг сообщил Иисус, - последние три дня назад написал.
Бугай, непонимающим взглядом уставился на Иисуса. И помолчав немного, предложил, - Ну тогда читай.
Иисус долго готовился, откашлялся и тихо начал читать:
Я такой же как ты одинокий,
Даром что не хулиган,
Но в положенные мне сроки,
Тоже лягу виском на наган.
Так же женщин люблю до безумства,
И они меня, только чу,
Тех кому дарил свои чувства,
Не нуждались в подарке чувств,
И я жаловался бумаге,
Ручку грыз и терзал в руках,
Только знаешь, хмельной браге,
Не стереть тоску в глазах.
И поэтому водкой горькой,
Не туманю я жизнь как ты,
Да, наша жизнь помойка,
Но бывают в ней и цветы.
Только мнут их и рвут и топчут
Что же делать, ведь люд жесток,
Только что же они не хохочут ,
Над суровостью твоих строк,
И я то же, блевать уже начал,
Травит жизнь колбасой гнилой,
Я пока облююсь, а значит,
Позже двинусь своей тропой.
- Это я Есенину написал, - смущенно сообщил Иисус глядя на Бугая, который пребывал где-то далеко, может быть в родной Рязани, а может быть и еще дальше, в закоулках своей души. Бугай зашевелился, глаза его ожили.
