. Вероника была настолько предана мужу, что ничтоже сумняшеся согласилась с ним, когда он, проштудировав ряд научных работ виднейших футурологов, пришел к заключению, что рожать детей в мир, которому грозят катастрофы, — урбанистическая, экологическая, атмосферная, пищевая, демографическая и множество прочих — в высшей степени безответственно; и даже больше: когда супруг в их свадебную ночь
(после обстоятельного изучения бесчисленных сексологических трактатов) объявил, что самая надежная защита от нежеланного зачатия — это полное половое воздержание, пани Вероника с определенной дозой ностальгии приняла и этот аргумент — да, признала она, этот способ, безусловно, самый надежный.
Но с мая нынешнего года, когда она впервые появилась нагая в окне своей квартиры на пятом этаже и встретилась с очарованным взглядом пана Золтана, с нею стало твориться нечто странное, испугавшее ее самое. В каком-то непонятном смятении она блуждала по квартире, ощупывала знакомые предметы, которые до сих пор считала частью своей жизни, но которые сейчас вдруг стали загадочными, чужими, а то и просто враждебными; она блуждала по квартире в поисках чего-то даже никогда не принадлежавшего ей, и все же, казалось, потерянного. Что я ищу, что я так настойчиво и тупо ищу? — спрашивала она себя, чувствуя, как в ее верной, любящей и покорной душе зарождается еретическое семя недоверия к собственному мужу, проросшее в конце концов в робко сформулированный вопрос: В самом ли деле так? Так ли должно быть, как говорит Виктор? Действительно ли жизнь человека — лишь тире между двумя катастрофами? И нет иного выхода?
Виктор, будучи старше Вероники на двадцать лет, вскоре заметил, что с женой творится неладное, и потребовал объяснения, но ответа так и не дождался. Вероника была удручена и запугана, теперь ей казалось, что говорить и молчать — одинаково опасно. Она смутно осознавала, что, поделись она с мужем своими сомнениями, он обвинил бы ее в обмане, ибо был уверен, что после стольких лет совместной жизни, исполненной, по его мнению, гармонии и взаимного понимания, в душе Вероники не могло оставаться места для дьявола сомнений. Но и молчание — не выход, говорила она себе. Если буду молчать, он обвинит меня в несогласии с нашим предыдущим образом жизни. А любое свое обвинение он не обязан доказывать, ибо уже само обвинение, на его взгляд, — доказательство его правоты.
Но с того памятного майского дня изменилась не только Вероника. С той минуты, как 79-летний Золтан Хорват узрел образ нагой Вероники, обрамленный прямоугольником окна, он тоже стал преображаться так явственно, что не было человека, не обратившего на это внимания.
