— Что случилось, отец мой? — спросила она с дочернею заботливостью.
— Как бы я хотел, чтобы все несчастья, ниспосланные вам десницей всевышнего, выпали на мою долю, — ответил нормандец, — но, уважаемый друг, перед такими испытаниями вам остается только смириться.
— Да разве может постигнуть меня кара ужаснее той, которую посылает мне провидение, пользуясь моим супругом как орудием своего гнева?
— Приготовьтесь, дочь моя, к худшему злу, чем то, которого мы некогда опасались с вашими благочестивыми приятельницами.
— В таком случае я должна благодарить господа, что он соблаговолил избрать вас для изъявления мне своей воли, — ответила графиня. — Тем самым сокровища его милосердия сопутствуют громам и молниям его гнева; так некогда, изгнав Агарь, он указал ей в пустыне источник водный.
— Он соразмерил наказание с глубиной вашей покорности и бременем ваших грехов.
— Говорите, я ко всему готова. — Тут графиня возвела очи горе и прибавила: — Говорите, господин Фонтанон.
— Вот уже семь лет, как господин де Гранвиль совершает грех прелюбодеяния с наложницей, от которой у него двое детей; он растратил на содержание этой побочной семьи более пятисот тысяч франков, которые по праву принадлежат его законной семье.
— Я хочу во всем убедиться собственными глазами, — проговорила графиня.
— И не помышляйте об этом! — воскликнул аббат. — Вы должны простить, дочь моя, и молиться, чтобы господь просветил вашего супруга, если только вы не пожелаете прибегнуть к средствам, предоставляемым вам законами человеческими.
Продолжительный разговор аббата Фонтанона с его духовной дочерью произвел в ней резкую перемену; проводив аббата, графиня появилась среди слуг чуть ли не с румянцем на лице и испугала их своей лихорадочной суетливостью: она велела подать карету, потом распрячь лошадей, за один час раз двадцать меняла приказания, но наконец около трех часов приняла, по-видимому, важное решение и уехала, поразив домашних внезапным нарушением всех своих привычек.
— Вернется ли барин к обеду? — спросила она перед отъездом у камердинера, с которым обычно не разговаривала.
— Не обещали быть, ваше сиятельство.
— Вы отвезли его утром в суд?
— Так точно, ваше сиятельство.
— А ведь сегодня понедельник.
— Понедельник, ваше сиятельство.
— Разве он бывает теперь в суде по понедельникам?
— Черт бы тебя побрал! — воскликнул слуга, слыша, как, садясь в карету, графиня сказала кучеру:
— На улицу Тетбу.
Мадемуазель де Бельфей плакала. Безмолвно стоя подле своей подруги, Роже держал ее за руку и смотрел то на маленького Шарля, который молчал, ничего не понимая в горе плачущей матери, то на колыбель спящей Эжени, то на Каролину, слезы которой походили на дождь, пронизанный светлыми лучами солнца.
