И если ему удавалось закричать громче, его мозг выгадывал долю секунды, чтобы совершить движение вперед. Он полз, прижимаясь животом к земле, и за последний час преодолел по крайней мере семь футов.
Его руку и голову можно было уже разглядеть с проселочной дороги, пересекавшей лес.
На одном чувственном уровне он ощущал лишь боль и слышал лишь свои крики. Но на другом — он был полностью и даже подчеркнуто открыт для мира, окружавшего его: стеблей травы у самых глаз, сучьев кустарника над головой, тишины, охватившей лес. Он даже увидел небольшой пикап, что остановился на обочине рядом с ним.
Обветренное лицо человека, вылезшего из машины, было испещрено глубокими морщинами. Одет он был просто и, вернее всего, был фермером. Он дотронулся до рукава Ривелла и спросил:
— Тебе плохо, парень?
— Васе… — кричал Ривелл. — Вассток!
— Тебя можно с места тронуть? — спросил фермер.
— Да-а-а, — завопил Ривелл. — На вассто-о-о…
— Я отвезу тебя к доктору.
Боль не утихла, когда фермер втащил Ривелла в свой пикап и положил на пол. Теперь он находился на максимальном расстоянии от передатчика. Боль достигла предела.
Фермер засунул в рот Ривеллу скатанный в трубку платок.
— Закуси его, — сказал он, — так будет легче.
Легче не стало, но крики заглохли. И он был благодарен фермеру. Собственный бесконтрольный вопль бесил его.
Он все запомнил.
И как они ехали сквозь густеющие сумерки, и как фермер втащил его в здание колониального вида, внутри переделанное в клинику. Он запомнил и лицо доктора, который потрогал его лоб и потом в сторонке поблагодарил фермера за то, что он привез Ривелла.
Они коротко поговорили, затем фермер уехал, а доктор вернулся к Ривеллу.
Доктор был молод, рыж и краснолиц. Он был одет в белый халат. Он был обозлен.
— Вы из тюрьмы, что ли? — спросил он.
Ривелл умудрился дернуть головой, что должно было означать согласие. Ему казалось, что подмышки распороты льдышками, кожу с шеи содрали наждаком, и некто безжалостный беспрестанно выкручивает ему локти и колени, словно его разделывают, как вареную курицу. Все тело было утыкано иголками, нервы разрезаны бритвами, а мышцы разбиты молотком. Чьи-то пальцы выдавливали глаза из глазниц. И в то же время гений, выдумавший эту боль, оставил в неприкосновенности мозг, чтобы несчастный не мог потерять сознание и забыть о мучениях.
— Бывают люди хуже зверей, — сказал доктор. — Я постараюсь извлечь это из вашего тела. Я не знаю, что у меня получится, нам не положено знать, как устроен датчик, но я постараюсь избавить вас от него.
