Я сильнее надавил на запястье. «Успокойся! Давай поговорим!»
С его губ сорвался странный звук, напоминающий недовольное ворчание и одновременно рыдание. Резко наклонив голову, он зубами впился в мою ладонь. Показалась кровь.
— Ты дерешься, как дикий зверь! — сказал я, отпуская его руку.
От неожиданности он упал. И снова съежился на полу, словно хотел повторить нападение. Я слегка шлепнул его по щеке. Я считаю, что всякое рыцарство — это лишь высшая форма презрения, — вот почему оно редко заслуживает благодарности. Он понял, что я мог причинить ему боль, но не сделал этого. Это подавило его дух, чего не смогла сделать боль. Он бросился на кровать и зарыдал. Да, он еще был ребенком. Во время схватки мой фонарик лежал на том месте, где упал, освещая половицы. Подняв его, я сел на кровать.
— Ты Джонни Стоктон?
— Да, — ответил он, не поднимая головы.
— В комнате рядом стоит кувшин с теплой водой. Пойди и умойся.
Он, прихрамывая, поплелся за мной. Казалось, вся его строптивость иссякла. И теперь покорность выглядела столь же преувеличенной, как и ярость несколько минут назад.
— Возле умывальника лежит мыло, — сказал я, подвинув свечу, чтобы лучше его рассмотреть. Он казался довольно высоким для своего возраста мальчиком, тощим, но крепким и жилистым. У него был неправильной формы упрямый подбородок и надутая нижняя губа, что лишало его лицо привлекательности. Цвет кожи был утонченным, как и на миниатюрах восемнадцатого столетия, — розовато-белый, золотистый. Его красивые щеки были упругими и покатыми и смахивали на мякоть белого персика. Легкое прикосновение моей руки оставило красный отпечаток на правой щеке. Но его почти девичья утонченность была обманчива. Во время нашей короткой схватки я почувствовал, что у него крепкие, гибкие, словно натянутая струна мышцы, он продемонстрировал свою врожденную свирепость, что меня несколько удивило.
Свет от свечи упал на его усталое, со следами грязи лицо. Его маленькие тупоносые башмаки растрескались и запылились. Один из серых носков ручной работы разорвался. Обе голые коленки были в ссадинах и в грязи, как будто он поцарапал их, упав на каменную тропинку, грязные пятна были видны на серых фланелевых шортах и куртке.
— Представляешь, сколько беспокойства ты причинил?
Появившиеся у верхнего края полотенца глаза были круглыми, слегка навыкате, — это были глаза, отличавшиеся особой синевой, и они никогда не могли изменить свой цвет на серый, зеленый или фиолетовый, при любом освещении. Сейчас в них сквозили усталость и расчет.
