– Будь с ним настороже, Равенна. Он более не мальчишка. – Гранья притихла.
Равенна, нахмурившись, раскладывала песочное печенье на блюдо.
– Итак, что ты будешь делать завтра, дитя, и на следующий день, и еще на следующий день? – Вот какой вопрос я тебе задавала.
– Возможно, дам объявление, – отвечала Равенна, подхватывая с огня закипевший чайник. – Да, именно так я и поступлю когда-нибудь. Дам объявление о том, что хочу занять место гувернантки или продавщицы. Что, если я займусь продажей ботинок?
Равенна подняла бровь. Возвратившись из Англии, она первым же делом сняла ботинки, и расхаживала по дому только босиком, как самая обычная девица, чего в Веймут-Хэмпстеде ей, конечно, не позволяли.
– Если ты будешь продавать ботинки, тогда я пойду плясать на кейли[28]. – С хриплым старушечьим смехом Гранья потерла поврежденные временем колени.
Рассмеявшаяся Равенна пролила воду мимо заварного чайника на поднос.
– Но, деточка, разве ты никогда не думала серьезно о своем будущем? – старческий голос дребезжал, выражая самую настоящую озабоченность.
Неуверенность и тревога проступили в глазах Равенны. Как и Гранья, она прекрасно знала, что нужно что-то делать в жизни, но ей даже в голову не приходило снова оставить Гранью, потому что старая бабушка явно не дожила бы до ее нового возвращения. К тому же она действительно намеревалась кое-что предпринять, причем очень серьезное, хотя мало рассчитывала на успех. В жестоком одиночестве школы она привыкла жить в придуманном им мире. Фантазия населяла его прекрасными принцессами, рыцарями, драконами и чародеями. Записывать свои приключения там она начала лет в шестнадцать, и теперь не хотела оставлять это дело. Равенна мечтала опубликовать книгу, но хорошо понимала, что дублинские издатели согласились бы иметь с ней дело только в том случае если бы она была мужчиной. Гордость не позволяла ей ставить под своей работой чужое имя. К тому же ее раздражала сама мысль о том, что к повествованию, рассказанному мужчиной, могут отнестись лучше лишь потому, что автор принадлежит к сильному полу. Она полагала, что литературное произведение следует судить по качеству, а не по половой принадлежности сочинителя.
– Ты не ответила мне, детка.
Равенна поглядела на Гранью. Боясь говорить вслух о том, что могло остаться просто мечтой, она пробормотала:
– Я же сказала тебе. Скорей всего я отправлюсь в Дублин и дам объявление.
– И когда ты намереваешься это сделать? – сидевшая в кресле с прямой спинкой Гранья опиралась на свою терновую палку, – старым костям ее было неудобно на потертой обивке сиденья.
