– Но кто будет заботиться о Гранье, если я уеду? – спросила она с отчаянием в голосе. На всем свете лишь Гранья любила девочку, и только к ней она относилась с самозабвенной любовью. Вся жизнь Равенны прошла возле Граньи. Обе они были отверженными в чужом краю… в краю, который Равенна любила всем сердцем, ибо, кроме Ирландии, она не знала другого дома. Они не имеют права отрывать ее от дома. Не имеют.
– Фиона будет каждый день проведывать Гранью.
– Но кто заплатит за ее помощь?
Священник явно смутился. И поглядел на Гранью.
– Дитя, ты не должна забивать этим свою головку. Средства, которыми располагает твоя бабушка, позволяют ей позаботиться о себе. Раз у нее есть деньги, чтобы отправить тебя в школу, значит, их хватит и на то, чтобы заплатить Фионе.
– Но кто же даст их, если не мой отец? – Равенна смахнула слезы, скатившиеся с ресниц. Взгляд ее переходил от священника к Гранье и обратно. Но оба они молчали. – Лорд Тревельян отсылает меня, чтобы наказать, так?
– Пожалуйста, не надо так думать, – отец Нолан посмотрел на Гранью. – Отправить тебя в школу решила бабушка, она и заплатит за это из собственных средств… полученных, вне сомнения, от благородной души, некогда воспользовавшейся ее снадобьями.
Объяснение как будто бы удовлетворило Равенну. Но она догадалась, что это дело рук Тревельяна, она знала это. Лорд Тревельян карает ее, и уклониться от наказания невозможно, ибо она виновата.
Она молча слушала, как священник рассуждает о ее будущем, но перед глазами ее, остекленевшими и отрешенными, стоял человек, который разлучал ее с домом и дорогой бабушкой. Неважно, заслуживает ли она такого наказания, или нет, – ведь властелин Тревельян отбирает у нее все… все, что дорого ей. Помилуй, Боже, как она ненавидит его.
* * *
– Равенна.
Она услыхала собственное имя, когда наемный экипаж поворачивал с аллеи, ведущей от коттеджа Граньи. Прошло три дня, и все планы отца Нолана в отношении ее отъезда оказались исполненными. На ней было самое ненавистное платье из темно-синей шерсти с темной полосой вокруг воротника и баски. Не позволявший согнуться корсет делал совершенно плоской юную грудь, а шнуровка была затянута так, что Равенна едва могла дышать. Волосы, обычно густой черной гривой спускавшиеся по спине, были заплетены в тугие косы и заколками прикреплены к голове. Но что хуже всего – ее ноги – розовые после долгого мытья – были заточены в пару черных кожаных ботинок, таких новых и жестких, что каждый шаг давался ей с мукой.
