Война чародеев | страница 63
Войдя в партер, Эбби и Спайк увидели, что на сцене царит сущий хаос. Сэр Чедвик в костюме капитана Крюка отдавал распоряжения, стараясь перекричать стук молотков: рабочие сцены двигали мебель и устанавливали декорации, создавая интерьер детской в доме Дарлингов.
— Где дети? — взревел он.
— Здесь, магистр! — выкрикнула в свою очередь Хильда.
— Отлично! — прокричал сэр Чедвик. — Эбби будет играть Венди, а Спайк — собаку, Нану. Нужно еще задействовать двух эльфов для ролей Джона и Майкла. Остальные пусть будут потерянными мальчиками.
— Но я не могу играть Венди, — заволновалась Эбби. — Я не знаю слов!
— Не волнуйтесь, дитя мое. Я покажу вам, что надо делать, и все будет в порядке, — уверенно заявил сэр Чедвик. — Актерскому составу собраться на сцене через десять минут. У нас есть полчаса, чтобы поставить полноценный костюмированный спектакль.
Поднялся такой шум, что ничего не было слышно. Какая-то женщина в оркестровой яме дернула сэра Чедвика за полу костюма. Некоторое время он недоуменно смотрел на нее сверху вниз, затем поднес руку к уху, но все равно не мог ничего расслышать. Тогда он набрал в грудь воздуха и что было силы выкрикнул: «Сто-оп!» Звук, вне всякого сомнения, долетел до самых отдаленных уголков театра.
И мгновенно воцарилась тишина.
— Кто вы такая? И что вам нужно? — спросил сэр Чедвик официальным тоном.
— Как? Разве вы не помните, магистр? Я Клара Парсли! Вы назначили меня менеджером театра не далее как час назад.
— О, конечно, дорогая, — ответил он. — Вы замечательно справляетесь с работой. Так в чем же дело?
Женщина заглянула в папку:
— Дело в том, что театр годами не убирался. Поэтому в суфлерской будке осы свили себе гнездо, три ряда кресел сломаны, а половина люстр в зрительном зале не работает!..
Сэр Чедвик вздохнул.
— Кто-нибудь видел мою волшебную палочку? — спросил он.
Один из рабочих отыскал палочку за кулисами и подал магистру.
Сэр Чедвик с минуту стоял, сдвинув брови, затем взмахнул палочкой и вскричал:
Искорки Ледяной Пыли слетели с кончика волшебной палочки и, словно по собственной воле, устремились в самые темные уголки театра. Подобно картине, с которой сняли слой потемневшего лака, мрачный интерьер партера вдруг засверкал былым великолепием.
Огни огромных люстр озарили ярким светом позолоченную лепнину потолка и резные украшения ярусов и лож. Потертому бархату сидений был возвращен его прежний бордово-красный цвет, а темно-синие ковры, казалось, впервые расстелили минуту назад.