Мёртвых хоронить надобно; много погребальных костров взвились бы ввысь, если б были те, кто их развести могли.
Девушка обошла заводь, где тихо плескались о берег волны, ближе подошла к сгоревшему снеккару. Как же быстр ты был, вепрь волн, сын лебяжьей дороги, да подрезали тебе огнём крылышки.
Гореслава тяжко вздохнула и прочь пошла. Отыскала в кустах узелок, что давеча припрятала, проверила: всё ли там. Не нашли, не сыскали Светозаровы люди. Отыскала на берегу девка обломок древка, привязала к нему узелок да и пошла вдоль бережка куда глаза глядят. Где-нибудь да встретит добрых людей.
— Герсла, подойди сюда, — она вздрогнула, услышав этот голос. Мёртвые же не говорят, во всяком случае, никто в их печище на её памяти не пересекал заветной черты, за которой возможно это. Ой, чур меня!
Гореслава остановилась, обереги к себе прижала; запели, зазвенели они, силу нечистую отгоняя.
— Да не бойся же, подойди, — голос, усталый, глухой, словно из дупла, доносился из камышовых зарослей.
Наумовна осторожно, по-кошачьи, подошла, раздвинула камыши. Увидала она меч окровавленный у кромки воды и край фельдра из дерюги.
— Зачем звали, Гаральд Магнусович? — а голосёнко-то у неё дрожал.
— Снеккар видела?
— Видела. Не плавать ему больше.
— Сам знаю. Ты бы лучше, чем без цели по берегу ходить, собрала бы сухих веток да развела костёр.
…Высоко взвилось пламя над камнями, посреди которых девка развела костёр. Это был живой огонь, такой, что любую хворь вылечит, отпугнёт нечисть лесную и морскую. Когда костёр хорошенько разгорелся, Гореслава сходила в овражек за листьями, чтобы потом присыпать догоревшие ветки. Вернувшись, она увидела Гаральда. Он грел у огня руки; голова его была перевязана какой-то тряпкой, уже почерневшей от крови.
— Как я рада вас видеть, — Наумовна улыбнулась. — Эймунда может вознести хвалу Богам за это чудо.
— Лучше бы я ушёл к Хель вместе с ними, — мрачно проворчал свей. — Сколько их там осталось лежать, Герсла?
— Я не считала. Много на берегу курганов.
— Всех нужно похоронить с почестями, и ты мне в этом поможешь.
— Но я знаю только наш обряд.
— Обряд… Некому его справлять. А Сигурд бежал, как паршивая собака. Надеюсь, чья-нибудь стрела настигла его.
— А спасся ли кто-нибудь, — осторожно спросила Гореслава.
— Если угодно Богам, то Бьёрн и Олаф ещё живы. Когда я в последний раз видел их, то руки их ещё не устали биться.
— А Кнуд?
— Его Бог не помог ему.
Гаральд провёл рукой по клинку Лайгерадта; тихо зазвенел он.
