Наумовна промолчала. Толстой вицей она отогнала корову к остальным, жевавшим траву около бурого бугра, и подошла к Гвену. Конь покосился на неё недобрым глазом, прянул ушами, но не двинулся с места. Спокойно пощипывал он траву, временами пофыркивая от холодной росы. Дан и глазом моргнуть не успел, как увидел Гореславу на спине у чёрно-пегого жеребца. Она казалось такой маленькой и беспомощной по сравнению с огромным Гвеном. Корел бросился на помощь, но остановился на пол дороге: жеребец не пытался скинуть неопытную вершницу и ленивым шагом направлялся к нему, подчиняясь понуканиям девушки.
— Ай, да девчонка, — прошептал Дан. — Как же она сумела?
Гореслава рысью объехала поле, гордясь превосходством над конём, которого боялась с грудня. Значит, права была Эймунда, умеет она ездить верхом. Но для чего было нужно это Наумовне? Да вбила девка себе в голову, что встретит вскорости ещё одного кметя, о котором говорила ей во сне Желана, и не хотела ударить в грязь лицом перед ним, как было с Изяславом, когда катал он на коне — огне перепуганную девку.
— Герсла, подъедь-ка сюда, — услышала она голос Гаральда.
Быстрее засеменил ногами Гвен и встал как вкопанный перед хозяином.
— Слезай. Уж не пойму, как он тебя не сбросил.
— Я лишь хотела до леса доехать, но не знала, что конь вам понадобится, — Гореслава слезла на землю и стояла, потупив глаза.
— Озорная ты девчонка. Да разве Дан не говорил тебе, что Гвен злой, как тролль?
— Говорил.
— Так и держишь от него подальше. А то здесь останешься.
— А ваше обещание… Отпустите вы меня?
— Сказал, что отпущу, значит, так тому и быть. Не за серебро мне досталась, не за серебро и отпускать.
… Под аромат цветущего кокушника провожали Гореславу и Гаральда. Эймунда не скрывала слёз и махала вслед белым платочком; Гевьюн молча стояла у ворот, только ресницы подрагивали. Много раз провожала она мужа, и каждый раз он возвращался. Возвратится ли и теперь? А она будет ждать на берегу, светлыми вечерами до боли в глазах вглядываясь в бесконечную гладь моря, надеясь отыскать среди волн полосатый парус. И, кто знает, кому из них двоих тяжелее: ему в бою или ей, ждавшей его. Будет ждать отца и Эймунда. Лишь кто заметит снеккар, побежит опять к пристани без киртеля, разметав по ветру пшеничные волосы. А что будет с ней, если некого будет встречать? Но, чур меня, пусть этого не случится.
Суровая Эдда вынесла из дома мешок с вещами хозяина, покосилась на узелок Наумовны и прослезилась.
