но жив в душе отца святой завет,
я верила в него и сердцем знала -
каркасом станет боль прожитых лет.
О, сколько я с собой проговорила,
о, сколько я поведала себе!
И в том теперь свою черпаю силу
не покоряться дурочке-судьбе.
Она меня хотела обездолить,
и душу в душный спрятала чулан,
чтоб круговертью буден обезволить,
забросить, смять, я ж поняла обман -
навстречу зорям распахнула окна,
навстречу ветру распахнула дом,
тоска была лишь серой пылью плотной,
и смыта очищающим дождем. 1972
ТЫ СУТЬ ПОСТИГ И ВОСКРЕСИЛ
Ты суть постиг и воскресил
свою мечту волшебным словом,
и то, чем жил, и то, кем был
и грезишь о сонете новом.
Но отчего же ты, поняв,
земную грусть, земную радость,
печали трепет не уняв,
веселия не славишь сладость.
В восторге грусть, слеза в строках,
во всем скорбящее раздумье,
печали голуби в руках
сияют бледным полнолуньем.
Твоя извечная тоска
в твоем извечном пониманье -
хоть ты поэт, но коротка
жизнь в этом куцем мирозданье. 1972
ТИШЕ ,ЗВУКИ, ЛУЧШЕ СПИТЕ...
Тише, звуки, лучше спите,
тьма пришла из-за угла,
хорошо бы мне приснилась
семицветная дуга.
Удивительное диво -
все во сне, как наяву -
если в жизни сиротливо,
или день несет беду,
сон тревожный и печальный
из глубинной кладовой
создает первоначальный
и размытый чуть слезой
образ странный, образ дивный,
и бежим мы от него,
он с красивостью картинной
настигает и берет
мягкой лапой, нежно душит
или просто задушил,
знойный ветер слезы сушит
или душу осушил.
Кончено. И снова утро.
Слава богу! Это сон.
Вновь рассвета перламутр,
Днем не встретится ли он. 1972
ГОЛУБОЮ ГОЛУБИЦЕЙ
Голубою голубицей
или розовой зарей,
иль волшебною синицей,
иль весеннею водой
ты привидишься, приснишься,
постучишься, подойдешь,
летом красным ты девицей
васильки вплетаешь в рожь.
Засверкаешь талой ледью
и под горку побежишь,
в осень лиственную медью
зеленелость окропишь,
пропоешь о песне спетой,
а не спетой зародишь
птенчиком, мечтой согретым,
песнь, что рвется в неба тишь.
Расплескаешь волны снова,
обовьешься, закружишь,
Колокольчиком стозвонным
трелью леса задрожишь,
повторишься иль явишься
в новом пурпуре горя,
надо мною наклонишься,
слово-зернышко даря.
Окрылив, неси повыше,
что за радость эта высь.
Я лечу над жизни крышей,
крылья мне -- мечта и мысль. 1972
УШЕЛ, КАК СДАЛСЯ
Ушел, как сдался,
и не оттого ли,
что предпочел мгновенность душной боли,
небытия чернеющие дали,
борьбе, быть может, с ханжеской моралью.
Но ты певец! Свободный, страстный, гордый,
