Внешность его свидетельствовала о хорошем обращении. Алан Хепберн всегда стремился выглядеть великим денди. Он был чисто выбрит, густые каштановые волосы были тщательно причесаны по моде, введенной принцем Уэльским[26]. Высокий воротничок и белый галстук из накрахмаленного муслина блистали безукоризненной чистотой.
Алан Хепберн был рослым, крепким мужчиной лет тридцати семи, его высокий лоб бороздили едва заметные морщины. В зеленых глазах под изогнутыми бровями светились юмор и дерзость.
Будучи арестованным по пути в оперу, Алан все еще носил черный атласный вечерний костюм с золотыми пряжками па коленях брюк. Сидя за столом и придерживая пальцем страницу книги, он обернулся к посетительнице, что отразили многочисленные зеркала.
Шли секунды, но Ида не произнесла пи слова.
Она больше не испытывала ненависти к нему, сконцентрировав ее на другой персоне. К Алану она чувствовала…
Заключенный поднялся на ноги.
Осторожно, словно стараясь, чтобы у него не дрогнули руки, он положил книгу на стол. Воспитанный няней-француженкой, Алан Хепберн научился говорить по-французски раньше, чем по-английски; произношение ничем не выдавало его национальность.
– Привет, Ида, – беспечно промолвил он.
– Ален, – прошептала посетительница, внезапно заговорив быстро и громко: – Ален, Ален, Ален!
Бросившись к нему по грязному красному ковру, она обняла его за шею и прижалась к нему со страстной нежностью, искренней, по крайней мере частично.
– Ну-пу! – ободрил заключенный, похлопав ее по спине. – Все не так уж плохо.
– Неужели ты и в самом деле так думаешь? :
– Ну, скажем, все это чертовски неудобно.
– Мой дорогой, я бросилась сюда, как только услыхала, что ты арестован. Я узнала об этом всего два часа назад, на балу в доме месье де Талейрана[27]. К счастью, он хорошо ко мне относится и откликнулся на мои мольбы. Если бы не он, мне бы никогда не позволили повидать тебя. Ален, Ален! Мое сердце разрывается при мысли, что…
Алан Хепберн посмотрел на нее, насмешливо прищурив зеленые глаза.
– Знаешь, Ида, – сказал он, – в этом нет необходимости.
– В чем?
– Изъясняться стилем высокой трагедии. Думаешь, дорогая, я не знаю, что это ты выдала меня?
Позолоченные физиономии сатиров, размноженные зеркалами, молча взирали на последующую немую сцепу.
Легкость, с которой Алан читал ее мысли, одновременно бесила и привлекала Иду. Она никогда не могла управлять им, быть в нем уверенной, противостоять его изящной и утонченной насмешливости. Гнев вновь сделал ее мысли и чувства примитивными. Но во взгляде Алана не было ни капли злобы. Чем более философски он воспринимал происходящее, тем более ей хотелось визжать что есть силы, опровергая его слова.
