— Ну и что же?
— «Башня черепов» стала музеем. Внуки знают, какой ценой их деды купили свободу. Так и написали у входа в башню.
С необычной для толстого человека живостью следователь бросился к узнику. Через мгновение тот уже лежал на полу и разъяренный гестаповец с проклятиями пинал его ногами. Прогремел выстрел, затем еще один. Судорожно дернулись ноги в деревянных колодках — и стало тихо.
«Это, кажется, Иво, серб-аптекарь, подумал Мамед, с ужасом глядя на убитого товарища.
— Унесите, и на сегодня хватит, прорычал следователь. — Вот что такое чти сербы Прав был великий Бисмарк: «Сербия — это серная спичка в возу сена».
Так Мамеду Велиеву пришлось увидеть, в «работе» гестаповского чиновника «Вилли-экзаменатора», любившего на допросах «заниматься историей».
* * *
Сигнал воздушной тревоги и глухие взрывы разбудили Мамеда.
Распахнулась дверь камеры, и охранник, подталкивая узника и покрикивая «шнеллер», погнал его в подвальный этаж тюрьмы. Заскрипела железная дверь, и Мамед очутился в набитом до отказа бункере.
В сплошной темноте раздался молодой звонкий русский голос:
— Кого принесло в наш терем-теремок?
— Руссиш? Франсе? Чех? Поляк? — со всех сторон послышались вопросы.
— Кавказец, — сказал Мамед.
— Эй, кацо! — обрадовано прозвучал тот же голос. — Держись! «Сеанс» может скоро кончится. Часто теперь такие представления стали давать. Бомбят правильно! — И помолчав, добавил: — Анекдот немецкий слыхал? Спрашивает Ганс у Фрица: «Когда наш блицзиг[47] состоится? А Фриц отвечает: «Знаю: когда задница Геринга влезет в штаны Геббельса…»
Раздался дружный смех.
— Я летчик. Недавно сбили над Берлином, — продолжал русский. — Допрашивают зверски. Добиваются секретов. Кто выйдет отсюда, запомните адрес моих стариков, расскажите, что я честно погиб здесь. А если сам жив останусь, лично «опровержение ТАСС» сделаю…
XIV
Мамеду повезло: «Вилли-экзаменатора» на допросе не было. Крамке вяло задавал вопросы. Все те же вопросы… Обещания хорошей жизни сменялись жестокими побоями. Иногда после пытки день-другой на допрос не вызывали.
Мамед упорно придерживался своих показаний, а чаще всего молчал. Уставившись на ковер или глядя в окно на башенные часы, он мысленно уносился в родной Баку. Иногда он не слышал вопросов, которые ему задавали. Это молчание особенно изводило гестаповцев, и они остервенело накидывались на узника с «бананами».[48]
Избитого до полусмерти Мамеда бросили в камеру, где уже лежали два искалеченных узника. Бывшего моряка-севастопольца привезли из какого-то лагеря во Франции. Кто был второй, узнать не удалось. Только хриплое дыхание показывало, что он еще жив.
