Крамке вытянул из папки это донесение и в который раз прочитал его.
Ясно, что собрание готовилось в вещевом складе, туда вытащили цветную материю и полотно для портрета. Не обошлось без этих негодяев из огородной команды и, конечно же, из дезинфекционного барака. Сухой спирт! Его могли принести только из ревира. А вот портрет Тельмана… Как он мог попасть в лагерь?
Крамке вынул из бокала остроотточенный синий карандаш, чтобы записать кое-какие мысли, пришедшие в голову. Но написал Крамке только несколько слов: «сухой спирт», «ревир». Остальное показалось ему бесполезным, и он стал механически набрасывать на бумаге короткие рубленые молнии — эмблему СС.
«Легко им в Берлине требовать, а мне каково? Собираются. Под самым носом… Слушают доклады. Поют, красные свиньи… Поют, черт их возьми!»
Последние слова Крамке произнес вслух и, забывшись ударил кулаком по столу. Как из-под земли появился дежурный гестаповец. Он слышал выкрик начальника.
— Разрешите доложить, гауптштурмфюрер! Нам удалось уточнить. На тельмановском вечере русский похоронный марш запевал узник помер 65463. Он упорно выдает — себя за македонца.
— 65463?
Крамке несколько раз записал этот номер на листочке и стал складывать цифры, составляющие номер. Сначала у Крамке получилось число 25 — и это было плохим предзнаменованием. Когда же новый подсчет дал четную цифру 24 и проверка это подтвердила, Крамке повеселел. «Значит, на фронт не угонят. Все обойдется!».
— Надо выколотить из этого 65463 все, что он знает — сказал Крамке. — И даже то, чего он не знает. Что вы ему прописали?
— 47 минут он висел на столбе и уже шестой день в «горячей».
— Еще жив, надеюсь?
— Да. Только весь в волдырях. Не поет больше.
— А надо, чтобы он запел… запел для нас.
— Понятно. Прикажете перевести из «горячей»? Создать условия?
— Делайте, что угодно, только не ломайте дров, как с теми тремя, которых пришлось пустить в трубу… Да, вот еще что. Напишите в Берлин. Преподнесите им, как находку, сведения об этом запевале. Все-таки новое звено. И сообщите план обработки этого 65463.
— Яволь,[45] гауптштурмфюрер! Хайль Гитлер! Крамке велел утром доставить к нему заключенного 65463.
— Посмотрим, что за «птица» подумал он и потянулся к дверце шкафчика, к дежурной бутылке коньяка.
X
В необычное время эсэсовец вывел Мамеда в коридор и велел одеваться. Одежда и деревянные колодки — «крейсера», заменявшие обувь, лежали на скамейке. «Значит, еще не расстрел, — мелькнуло в голове у Мамеда. — Расстреливают ведь голыми…»
