Да, на обычном месте стоял Штумпе. Лоб Фроимки покрылся холодным потом, руки задрожали, чуть было не выпустив молоток. И тут у него из-под «винкеля» выпал квадратик бумаги… Фроимка и поймал его свободной рукой…
— Хальт! — раздался голос «Смеющейся смерти», и работа мигом прекратилась.
— Ком, ком, — поманил Штрумпе Фроимку. — Что у тебя в руке, паршивец?
Вся команда уставилась на товарища. Фроимка быстро поднес ладонь ко рту и проглотил бумажный квадратик.
— Что ты сожрал, поганый ублюдок? Грязная еврейская свинья!
— Не дождешься! «Эс мих, эс!»[5] — с вызовом ответил Фроимка и, не выпуская молотка, пошел к «Смеющейся смерти»!
Лицо Штумпе перекосилось от злости. Ударом кулака он свалил мальчика. Молоток отлетел в сторону. Фроимка потянулся было за ним, но Штумпе опередил его. Он схватил молоток правой рукой, а левой притянул к себе за ворот мальчика.
Глухой треск… Стоп… Залитая кровью голова Фроимки уткнулась в кучу щебня…
Штумпе засмеялся. Сначала как-то неуверенно, а потом — заржал во всю глотку.
II
Миша лежал с открытыми глазами. Гибель Фроимки, даже здесь, в концлагере, такая неожиданная и бессмысленная, потом этот хохот Штумпе… Сон не шел к Мише. Он стал прикидывать, как лучше расставить свою команду. Он представил себе большущий металлический каток, в который впрягалось тридцать мальчиков — «лошадок».
«Впереди и по бокам нужно впрячь сильных, чтобы в середине самые слабые могли «покантовать» — набраться силы. Остальным — дробить камни. Сюда можно поставить тех, у кого побиты ноги. Работа сидячая».
Сам Миша работал в упряжке. К концу дня он еле передвигал ноги. Нельзя было расправить одеревеневшие плечи. Кололо в груди. Нелегко было и тем, кто дробил камни. В дождь и холод приходилось сидеть на корточках…
Миша свалился в глубокую яму сна. Снился ему родной поселок, картина ночного завода в часы выдачи плавки. Мише виделось: огромное зарево выхватило из мрака высокие трубы, здания цехов и клубы пара над ними. Тонко и задорно пересвистывались «кукушки». Деловито пыхтя, они тащили огромные ковши-шлаковозы. Далеко окрест светилась широкая кроваво-красная полоса — это медленно сползал по откосу поток шлака… И друг Миша увидел струйку крови. Она тянулась от глаза Фроимки к восковому уху…
Миша проснулся. Уже рассвело. Вот-вот раздастся сигнал на построение к аппелю. Вспомнился первый разговор с Фроимкой.
— Ты здесь один? — спросил тогда Миша.
— Один.
— А папа, мама?
— Папу убили в гетто. А маму? Я знаю? Может быть, тоже…
