Кто-то густо выругался:
— Как же, помирятся, так-растак, подохнешь тут, не видавши воли…
По окопам прошел поручик Альбов, командующий ротой. Он как-то неуверенно, просительно обращался к группам солдат:
— Товарищи, выходите скорей на работу! В три дня мы не вывели ни одного хода сообщения в передовые линии…
Игравшие в карты даже не повернулись; кто-то вполголоса сказал:
— Ладно…
Читавший газету привстал и развязно доложил:
— Рота не хочет рыть, потому что это — подготовка к наступлению. А комитет постановил…
— Послушайте, вы ни черта не понимаете, да и почему вы говорите за всю роту? Если даже ограничиться одной обороной, то ведь в случае тревоги мы пропадем: вся рота по одному ходу не успеет выйти в первую линию.
Сказал и, махнув рукой, прошел дальше. Каждый раз, когда он пытается говорить с ними подолгу и задушевно, — они слушают внимательно, любят с ним беседовать и, вообще, своя рота относится к нему по-своему хорошо. Но он чувствует, что между ним и ими стала какая-то глухая стена, о которую разбиваются все его добрые порывы. Он потерял дорогу к их душе, запутавшись в невылазных дебрях темноты, грубости и той волны недоверия и подозрительности, которая влилась в солдатскую среду. Не те слова, может быть, не умеет сказать? Как будто бы нет. Раньше он находил всегда «настоящие» слова, всем доступные и понятные. А главное — какими словами заставить людей идти на смерть, когда у них все чувства заслонило одно — самосохранение.
Мысли его прервало внезапное появление командира полка.
— Черт знает что такое! Дежурный не встречает. Люди не одеты. Грязь, вонь. За чем вы смотрите, поручик?
Седой полковник суровым взглядом, невольно импонирующим, окинул солдат. Все повскакали. Он поглядел в бойницу и, отшатнувшись, нервно спросил:
— Это что такое?
На зеленом поле, между проволочными заграждениями, шел настоящий базар. Группа немецких и наших солдат обменивали друг у друга водку, табак, сало, хлеб. Поодаль, на траве полулежал немецкий офицер — красный, плотный, с надменным выражением лица, и вел беседу с солдатом Нейманом. И странно: фамильярный и дерзкий Нейман стоял перед лейтенантом прилично и почтительно.
Полковник оттолкнул наблюдателя и, взяв у него ружье, просунул в бойницу. Среди солдат послышался ропот. Стали просить не стрелять. Один вполголоса, как бы про себя, промолвил:
— Это провокация…
Полковник, красный от бешенства, повернулся на секунду к нему и крикнул:
— Молчать!
