Сегодня — другое… Ковтун постреливал изредка, машинально, по команде, почти не целясь, в темные точки, густо вкрапленные в неприятельские окопы. Мысли были о другом… Каждый снаряд, проносившийся над головой, вызывал смутное чувство… Бездушные, безымянные «цели» облекались в плоть и кровь.
Вспыхнул дымок над белым домом с зеленой жестяной крышей и с закрытыми зелеными ставнями — такими знакомыми… «К Фадеевым это… Весь дом, должно быть, полон баб и детворы… Мужики все на войне, а, может быть, кто-либо из них вернулся и сидит тут в окопах…»
Ударило в другую хату — низкую, покривившуюся — и разворотило стену, подняв столб не то пыли, не то дыма. «Да, кажется, загорелось… У деда Силантия»… Пастух сельский, бобыль. Сколько ни запомнит его Ковтун — старик седой. «Который год ему идет?..» Друзьями были. Мальчишкой еще, бывало, бегал он часто к деду в поле, в зеленый лог, что подле речки Рассыпной — развеселый детский клуб! Умел дед сказывать про страшное и дудки из молодой коры выделывать. Особенные — лучше, звончее, чем те, что продавались в Ставрополе на ярмарке. «Жив ли?»
Ковтун воспринимал все боевые ощущения в этот вечер как-то по-новому, в чудном обратном преломлении. Было странно и несколько неловко от этого, но ничего поделать с собой не мог… Пролетавшие снаряды — будто не наши, а чужие; рвутся не над чужими, а над своими… Высоте разрывы шрапнели — «журавли», как их звали солдаты, рассыпавшие по селу обессиленные уже пули, вызывали чувство облегчения, а удачно попавшая, разворотившая крышу граната будила тревогу, как будто она разворотила свой окоп…
— Редко, тремя патронами!.. — послышалась команда.
Ковтун прицелился по черным точкам… «Кто они?.. Наверно, немало наших ребят… Сами пошли, или пришлые большевики заставили?.. Как, однако, все это безумно глупо и тяжело. Брат на брата… Ну, что поделаешь…» Случайно взглянул на свой прицел: «постоянный». Так, оказывается, и стрелял все время, забыв поставить по расстоянию. Притянул ружье, поднял прицельную рамку и навел опять…
Несколько очередей пронеслось вновь над вокзалом и ближайшей рощей. Защемило больнее… Ковтун не видел еще, но представлял себе отчетливо тут же невдалеке спрятанный за деревьями отцовский дом. «Догадался ли старик укрыться в подвал или бежать за село?..» А несколько поодаль, наискось — дом Захаренки. Ведь сестра его, Юля… Ну, да что уж там: первое и единственное чувство, озарившее юность…
Цепи продвигались медленно. Снаряды один за другим целыми очередями рвались над рощей за вокзалом до самого заката.
