Несчастному Варад-Сину оставалось только уповать на милость Мардука и возносить молитвы богу мудрости Набу и Гуле, богине-врачевательнице.
Он вышел на террасу с северной стороны своих покоев, откуда открывался вид на ступенчатый садик, деревья которого давали тень и прохладу.
Стук сандалий громко раздавался на пустой, террасе. Широкое полотняное платье жреца касалось известняковых плит, а легкий полупрозрачный плащ, вышитый золотой нитью, при каждом шаге раздувался от колебания воздуха, словно парус.
Жрец опустился на деревянный стул. Пальцы его, унизанные кольцами, стиснули подлокотники. На отечном лице Варад-Сина запечатлелось страдание. Слегка опустив тяжелые веки; он посмотрел в сад. Сегодня зелень показалась Варад-Сину слишком яркой, а запах цветов чересчур насыщенным.
Сколько он так просидел, прислушиваясь к боли, жрец не знал. Он желал лишь одного — облегчения, избавления от этих изнуряющих душу мук. Временами ему казалось, что сидит он не на террасе, а на уступе скалы, откуда так хотелось ринуться вниз.
За спиной раздалось сдержанное покашливание, и молодой голос произнес:
— Господин мой…
— Знаю, — отозвался Варад-Син, с трудом разлепив губы. — Знаю, что ты здесь. Ты научился ходить бесшумно, как леопард, но я чувствую твой запах, этот аромат юной кожи, что сравнима лишь с лотосом.
— Господин мой, — продолжил человек после некоторой паузы. — Близятся празднества начала года, а служители Мардука еще не слышали твоих распоряжений, мудрейший.
— Что ты говоришь мне, Энлиль! Ты думаешь, я забыл о приближении нисанну, о божественной чете! Проклятие! Энлиль, что за вздорные мысли вкладывают в твою голову? Опомнись!
— Прости, господин! Но, служители волнуются.
— Пусть поволнуются, это пойдет им на пользу.
Варад-Син застонал, закрыв лицо ладонью. Молодой человек прошел вперед, расстелил на плитах тонкую циновку и уселся напротив верховного жреца, скрестив ноги.
— О, боги, за что так караете? — простонал Варад-Син. — Неужели же я самый большой грешник из всех грешников? Видишь, Энлиль, вот он, червяк, которому не нашлось пищи под солнцем, и теперь он сосет кровь из моих зубов! О, боги, дайте облегчение.
Энлиль молчал. Из сада доносилось щебетание птиц. Где-то неподалеку завыла собака, по-видимому, за воротами храма. Варад-Син открыл глаза. Он всегда с удовольствием смотрел на этого молодого писца. В нем жило что-то порочное, смертельная лихорадка, дыхание которой Варад-Син чувствовал.
